– Смотри гриб! – оживился Медведь. Он очень любил грибы в любом виде. И маринованные, и жареные. По поводу свежих он не имел четкого мнения, поскольку редко с ними сталкивался, но внешний вид гриба очень ему понравился. Он подполз ближе, с удовольствием потрогал скользкую шляпку и плотную губку под ней.
– Если он ядовитый, колдунья точно не поможет, – Матрешка со вздохом встала и снова зашелестела ветвями по проходу. Медведь с сожалением бросил взгляд на гриб – надо было бы его сорвать, но где готовить? А до города весь раскрошится.
Матрешка вскоре тоже наткнулась на гриб – это был брат-близнец того, с красной шляпкой. Она уже было проскользнула мимо, но приостановилась и резким движением вбок сбила гриб, разломив его на части. И принялась ерзать из стороны в сторону, остервенело сбивая все грибы, до которых могла дотянуться – розовые волнушки, глянцевые маслята, даже несколько белых оказались бессмысленно разбиты о стволы.
– Ты что там? – Медведь нагнал ее и увидел, как очередной гриб летит от пинка, теряя шляпку. – Ты зачем так?! Кто-нибудь возьмет же, оставь!
– Я не возьму, значит никто не возьмет, – пропыхтела Матрешка, задыхаясь от усталости. Медведь хотел было ее увещевать, но только махнул лапой и с грустью посмотрел на след из разбитых грибов – на сковородку тут набралось бы.
Ели закончились так резко, будто выплюнули Матрешку и Медведя на узкую просеку. Оба упали без сил в траву, отдышались и огляделись. Из человеческих здесь были только следы трактора, да и то поросшие травой. На другой стороне просеки начинался обычный лес, какой был до елочной плантации.
– Ненавижу лес, ненавижу! – выпалила Матрешка, кокошник ее налился багровым, надулся и покрылся красивыми розовыми разводами. – Ненавижу лес, ненавижу колдуний, елки, вообще все ненавижу! – и она уставилась на деревья перед собой с яростным отвращением.
– Давай выходить тогда, – опасливо предложил Медведь, – куда теперь, налево что ли?
– Я это должна знать? Я? – уставилась Матрешка на него белыми от злости глазами и кокошник запульсировал.
– Ты вроде решала, куда идти, я потому и спрашиваю, – Медведь обычно избегал необязательных конфликтов, но чувство справедливости не дало ему промолчать.
– Ну конечно, я виновата, я завела! – Матрешка смотрела на него с такой же ненавистью, как незадолго до этого на деревья, губы ее сжались в тонкую ниточку. – Я виновата, кто же еще!
– Ладно, идем налево, – сообщил Медведь. – Сделаем крюк и выйдем обратно к дороге.
– Все-то ты знаешь, как надо делать! – ухмыльнулась Матрешка, поднимаясь с земли и отряхивая платье. Повернула налево и решительно двинулась вперед.
Но не прошли они и ста метров, как Медведь услышал странный шум из леса справа по курсу. Будто стая птиц пыталась играть на дырявых барабанах и была раздосадована результатом. Птичьи крики перемежались глухим беспорядочным стуком и все это сливалось в необычный звуковой хаос, в котором при желании можно было даже найти гармонию.
– Погоди-ка! – он схватил Матрешку за платье, чтобы она не ускользнула далеко вперед и не потерялась.
– Что такое?! – огрызнулась она, выхватив подол у него из лап.
– Слышишь шум? Вон там вроде…
– Шум и шум, птицы кричат, мало ли, – поморщилась Матрешка, – Пошли, завтра приедем и все узнаем – кто шумит, где шумит, и где эта ненормальная колдунья.
– Да погоди ты! – прикрикнул Медведь. Матрешка начинала его раздражать, хотя воспитание жало на тормоза изо всех сил и не давало отпустить чувства на свободу. – Надо пойти посмотреть. Может, там люди – спросим, как выходить отсюда.
Матрешка всем видом выразила усталое недовольство вкупе с высокомерным презрением, но двинулась вслед за Медведем в глубину леса.
Птичий гомон приближался. Он не был громким, но становился все внятнее, а перемежавшая его барабанная дробь – все четче. Вскоре Матрешка и Медведь увидели птиц. Целая стая их кружила прямо посреди леса в большом возбуждении. Здесь было много разноцветной мелочи, и сойки, и вороны, и даже какой-то хищник вроде коршуна. Он надеялся поживиться, но явно растерялся – уж очень много было потенциальных жертв и слишком они были активны. Некоторые птицы прямо на лету издавали громкий звук, какой получается от удара размороженной курицей по гипсокартонной стене (попробуйте, это довольно познавательно) и падали без чувств будто наткнулись на невидимую преграду. Медведь никогда не видел, чтобы птицы вели себя подобным образом и даже не читал о таком в популярных журналах.
Подойдя ближе, он заметил необычное искажение света как раз там, где птицы сталкивались с чем-то невидимым и довольно твердым. Вроде, все то же самое –стволы деревьев, кусты, прошлогодние шишки, и чахлая ольха склонилась чуть не до земли. Но все это было какое-то застывшее, неживое. Медведь подошел еще ближе, птицы метались вокруг. Они хватали вялых, полубессознательных жуков, ос, мух и прочих насекомых, которые тоже пострадали от столкновения с неизвестной преградой и теперь ползали по земле в прострации. Некоторые пытались подняться в воздух, но тут же сбивались с курса и попадали в жадный птичий клюв. Медведь подошел еще на несколько шагов, еще немного, – и лбом, в твердое, с размаху. Так, что перехватило дыхание, сердце стукнуло сильно, потом после длинной, как ему показалось, паузы – еще раз, и дальше уже ровнее. В ушах зазвенело, Медведь грузно сел на землю, боясь потерять сознание.
– Что там с тобой? – Матрешка повеселела. – Дерево лбом встретил? Смотреть надо бы по сторонам, да?
Медведь встал, потряс головой, его немного тошнило. Протянул вперед лапу – пространство между деревьями оказалось твердым на ощупь. Он всмотрелся в препятствие и только тут понял, в чем подвох. Это была стена, которую кто-то аккуратно обклеил огромными, в натуральную величину, фотографиями леса – соседних деревьев, подлеска, вон тех кустов бузины с гроздьями полувысохших ягод. Снимки легли гладко, без морщин и за лето покрылись вполне настоящей паутиной. На нее осела шелуха от еловой коры, кое-где прилепились первые осенние листья и эта маскировочная сеть делала стену вовсе неразличимой среди леса. Торопившиеся по срочным делам насекомые со всего маху врезались в нее и падали оглушенными. На легкую добычу стянулись птицы, но и многие из них в буквальном смысле пали жертвами мистификации. Матрешка подобралась вплотную, тоже пощупала стену и изумилась.
– Ничего себе! Это вообще что?
– Похоже на какую-то стену, – Медведь задрал голову, пытаясь оценить размеры конструкции. С этого ракурса стали видны блики, очертания деревьев на фотографиях утратили трехмерность и он четко увидел границу между иллюзией и реальностью. – Здесь этажа три в высоту. А вон там заканчивается, кстати, – и он пошел вдоль стены.
– О, это угол! Это дом! – и он исчез с глаз, завернув за угол. – Точно, дом! – подтвердил, высунувшись на секунду и снова исчез.
– Чушь какая-то. Откуда здесь дом? – пробурчала Матрешка и направилась следом.
Медведь оказался прав – стена не обрывалась углом, а сворачивала вправо и бугрилась посередине тем, что некогда было эркером. Его сплошь покрывали такие же огромные фотографии леса, только наклеенные криво и хаотично. Судя по всему, дойдя до этой части дома, неизвестный маскировщик изрядно устал. Окна эркера тоже были залеплены снимками окружающей природы, но некоторые уже отклеились и трепетали на ветру, собирая на себя весь пролетающий лесной мусор. В результате несчастная архитектурная деталь превратилась в подобие огромного древесного гриба. Матрешка и Медведь отошли чуть дальше, чтобы окинуть взглядом весь дом.
– Большой! – уважительно оценила Матрешка.
– Три этажа, точно. Вон, смотри – там окна заклеенные, и вон там, плюс эркер. И подземный гараж еще наверняка. Может, это и есть колдунья?
– Она, конечно, свихнулась, но не до такой же степени! – как бы Матрешка не стремилась найти злосчастную флешку, перспектива встречи с колдуньей настолько ненормальной крепко ее, должно быть, озадачила.