Пролог. Собеседование после назначения
Покинув кабину скоростного лифта, новоназначенный Межмирный Судья, высокий осанистый старик, вот уже лет триста как не менявший внешность, голос и манеры, выпрямил плечи и спину перед единственной на площадке дверью.
Как только полотно двери исчезло в стене, внутри помещения возникло голографическое изображение лиловых степей Новой Венеры. Шагнув вперёд, Судья, уроженец этой планеты, сообразил, что получил своего рода знак внимания от Великого Разума, и присоединил к приветствию благодарность. Обращался он к тумбе посредине комнаты. Предполагалось, что ВР базируется там, но, имея представление о новейшей технологии, Судья в том сомневался. Успел также отметить, что антиквариата в кабинете нет.
– Судья, вы поняли ли, почему я пригласил вас к себе в Москву не до, а после вашего назначения? Кстати, садитесь, пожалуйста. – прозвучал голос Юрия Левитана. – И предлагаю записать наш разговор.
Перед тумбой обнаружилось кресло и замигало приветливо сиденьем. Усевшись, Судья повернул одну из декоративных пуговиц на своём двубортном, в мелкую чёрную полоску, пиджаке и ответил с полной серьёзностью:
– Видимо, вы приняли решение, исходя из сведений, информационное качество которых вас удовлетворяло, и в беседе со мной не было нужды. Теперь же вы хотите меня лично проинструктировать.
– Что-то в этом роде. А также хочу обговорить современное состояние человеческой цивилизации.
Судья поднял кустистые полуседые брови и опустил. Подумав, спросил осторожно:
– Разве вы, ВР, считаете меня достойным для такого обсуждения собеседником?
– Я, конечно же, рассчитываю на ваш вклад в дискуссию, Судья, но лучше бы вы спросили меня, считаю ли я, что сам могу дать адекватное объяснение происходящим в нашем Межмирьи процессам. Да, считаю. Кроме того, хочу попросить у вас прощения на тот случай, если стану излагать известные вам и даже некоторые общеизвестные факты, ведь трудность в том, как их укладывать в довольно сложную общую картину. И, будьте любезны, называйте меня, пожалуйста, не вээром-ом, а Разумом. Части моего сознания, унаследованной от академика Разумника Ивановича Горенкова, это будет приятно.
Кивнул Судья и позволил себе усмехнуться. Он так и не выработал в себе чёткого отношения к сенсационному в своё время решению академика Горенкова манкировать очередными процедурами биологического омоложения, чтобы пожить некоторое время «головой профессора Доуэля», позволив остальному телу умереть. (Как только Бóрис Привалофф, тогда ещё и не предполагавший, что станет Межмирным Судьёй, об этом узнал, ему тут же вспомнился кадр из старинного плоского фильма по роману Беляева, где отделённая от тела голова, подцвеченная синим, немилосердно зажата была в тиски. Как дело обстояло с реальной головой академика, и представлять не хотелось). За несколько часов лучший искусственный интеллект галактики сумел полностью, как говорят, сканировать мозг академика и интегрировать его в себя. Нужна ли была эта жертва? Для науки она чрезвычайно полезна, поскольку позволила великолепной гибкостью человеческого разума дополнить и даже застраховать от неудач железную логику искина, порой пасующую перед парадоксами непредсказуемой действительности. Но подвиг академика Горенкова вызывал у Судьи, как и у многих других, глухое недовольство: он понимал, что сам на такую самоотверженность неспособен. Подвиг усиливал осознание собственной ординарности, мучившее Привалоффа и в старости. Да и сочувствовал он, неожиданно остро, Горенкову. Пусть по завершению эксперимента голова академика была присоединена к специально выращенному телу, однако все знали, что после сканирования Разумник Иванович стал всего лишь телесным двойником себя прежнего, развлекается на земных курортах, словно обычный пенсионер…
– Вас же я попрошу отныне никому и никогда не называть своего настоящего имени. Отныне и до завершения службы на этом посту вы – только Межмирный Судья или Судья. Вуаль загадочности повысит интерес к вам публики и предохранит от возможности шантажировать вас поступками вашей долгой жизни. Знаете, бережёного Бог бережёт…
– Я понимаю.
– Тогда вернёмся к нашим баранам. Итак, сегодня, 25 июня 3017 года нашей эры, приходится констатировать, что человечество снова осталось во Вселенной наедине со своими проблемами. На вашей памяти, Судья, была наконец-то найдена в космосе иная разумная жизнь и ценой колоссальных энергетических затрат установлена связь с этой цивилизацией. Увы, кристаллическая природа наших братьев по разуму, с одной стороны, и непреодолимость расстояния до них для наших и их кораблей, с другой, поставили крест на вечной мечте человечества о колоссальном взаимообогащении при Контакте. Знаниями, во всяком случае, а то и неизвестным сейчас духовными и даже (кто знает?) материальными ценностями.
– Меня в то время поразила, – заметил Судья, – открытая инженерами невозможность применить механизмы телепортации за пределами, если грубо очертить, нашей галактики. Ведь во всей Вселенной должны везде действовать одни и те же физические закономерности – разве не так, Разум?
– Легко сказать… Увы, загадка до сих пор не разгадана. Есть гипотеза, что телепортация прерывается защитой, установленной некоей цивилизацией из другой галактики. Будто бы они тайно побывали у нас, покрутили головами и решили отгородиться от нас санитарным кордоном. Выстроили нечто вроде Берлинской стены.
– Звучит не как гипотеза, а как логлайн фантастического фильма… – пробормотал Судья.
– А что скажете о совсем грустной догадке? Будто всё это проделано цивилизацией, к настоящему времени погибшей. Будто поставили против нас защиту, а снять уже некому.
– Впечатляет. Но ведь обе гипотезы, как я понимаю, проверить пока невозможно.
– Я веду к тому, что человечество получило возможность заняться собой, внутренними проблемами своего развития. А они накопились во время сумасшедшего, лучшие силы общества отвлекающего, рывка за пределы Млечного пути. Пока учёные, инженеры и герои-астронавты совершали свои вдохновенные открытия и подвиги, средний класс остального человечества, щедро финансируя их и тем самым успокаивая свою совесть, заботилось только о собственных удовольствиях и развлечениях. Биология и генетика обеспечила этим обывателям возможность не думать о хлебе насущном, а медицина продлила их жизни в ранее не мыслимых измерениях. В прежние времена человечество использовало бы эти замечательные улучшения качества своего существования для гонки к очередной общей и архиважной цели. Теперь такой цели нет. Возник некий моральный вакуум. Незачем, по большому счёту, стало жить обычному человеку.
– Ну, это как сказать… Для обычного человека цель жизни может состоять вот именно в личном благополучии и жизни без особых тревог. Как древний русский поэт Державин предлагал… Ага, вот:
Жизнь есть небес мгновенный дар,
Устрой её себе к покою…
– Ну, теперь дар не такой уж и мгновенный, разве что с философской точки зрения, – и Судья понял, что собеседник ехидно улыбнулся. – Хоть с этой придирчивой точки зрения и обычному человеку трудно прожить совсем без тревог. А по времени – да, фактически вы и ваши ровесники бессмертны, Судья, и следующему поколению будут созданы все условия для настоящего бессмертия. Однако выяснилось, что общество не может безнаказанно отбирать у семьи функцию рождения и воспитания детей. Да и отношения мужчины и женщины в бездетном браке неминуемо деградируют. И это при том, что лучшие умы человечества целое тысячелетие трудились, устраняя в обществе предубеждения против гетеросексуальных отношений и традиционного брака!
«What’s Hecuba to him, or he to Hecuba?» – мысленно вопросил Судья, по-прежнему взирая на чёрную тумбу с полнейшей и туповатой преданностью. Однако в следующее мгновение невольно покраснел.
– Что мне Гекуба, спрашиваете? Да мне, пожалуй, ни к чему эта многодетная мать, в конце жизни превращённая в псицу. Вот прекрасная Елена, та и в самом деле долго волновала меня, заставляя проникать в перипетии её браков и любовных связей. Зачем, вы спросите? А-а-а, у вас другой вопрос на языке… Наверное, мне надо было бы предупредить вас, что я практически читаю мысли собеседника. Так вот, мне было безумно интересно прослеживать, как менялось её мировосприятие и восприятие собственного тела с каждым новым мужчиной, а ведь начинал её чувственное просвещение красавец Тесей, герой-революционер догомеровской Греции, и ходок он был ещё тот.