Егор Косарев
Фонарщик Николай
Прогноз
Завтра в Ялте ожидают прозы,
Сильно разбушуются стихи.
Будьте осторожны, смех и слёзы
Могут статься с этой чепухи.
Хранитель калитки
Неволя мне под фонарём
В глухом бездонном переулке.
Бут и брусчатка, словно булки
С уже застывшим ноябрём.
Фонарь, прохожего причал,
Где путники бросали тени
Свои на сонные ступени,
Мерцаньем саму ночь качал.
Фонарь – прохожему маяк
В открытом океане ночи.
В виду косых и мокрых строчек
Надел цилиндр он и фрак.
Привратником графских ворот
Пролил он света здесь в избытке,
Теперь хранителем калитки
Служит уже который год.
Тот самый блогер
Мимо смартфонов, гаджетов и мониторов,
Гуглов и блогов, яндексов и соцсетей,
Мимо политики и средства от запоров,
Подальше от вечерних новостей.
«Время везде течёт не одинаково,
Там вечности мгновенья, тут века…»,
– Вдова Мюнхгаузена сообщит лукаво,
Пушку с бароном направляя в облака.
Подписчики лайкают, блогеры постятся,
В рунете каждый третий Цицерон.
Философам почаще улыбаться
Напомнил перед вылетом барон.
Там пол луны над крышею висело
Там пол луны над крышею висело,
Два друга у разгорающегося фонаря
В промокшей темноте осенней
Встретились на исходе окября,
Где магазин «Амбарный» пиво раздавал,
Да облетевший сырой тополь
Вдоль стены дома старого слонял:
– Кому пивко?!
Дом вглядывался в темноту окнами,
Как сквозь пенсне с пыльными стёклами,
Дружелюбно раскрывая скрипящий рот двери.
Горели в многоэтажках окна,
Светили уличные фонари.
Пивко «Приветливое» от продавщиц кокетливых,
Льётся рекой, пьётся легко,
Там, где луна уже между макушек ёлок.
Ялтинская канатка
Под проводами – неводами жэков,
Вдоль небоскрёбов понастроенных, гнетущих,
Над чьими-то балконами, дворами,
Давно привыкшими к вагончикам плывущим.
Мимо забитых всяким хламом мастерских,
Мимо часов, старинных, ялтинских,
Там, где накрыли чью-то крышу лапы ели,
Над акваториею порта полетели
Мы раз в году бесплатно девятого мая.
Над кровлею чьего-то старого сарая,
Вагончик за́ вагончиком в одном строю,
Всё приближаясь плавно к Вечному огню.
Всё это – я
Меня запомните едва ли…
И памятник не нужен мне.
Вы мало обо мне узнали,
Я пользу принесу стране!
Я воспарю над облаками,
Как самолёт, оставив след,
И будут все читать веками,
Я скромный ялтинский поэт.
Вращать планету помогаю,
И только подтянув штаны,
Памфлеты вечности слагая,
Спешу зимою ждать весны.
Со лба стерев пот, поднимаю
Я литосферную плиту.
Время сжимаю – разжимаю,
Тенью над городом расту.
Не понижая общий тонус,
Пущу, бывает, реки вспять,
И под пластинку Роллинг Стоунз
Ну, дальше дурака валять.
Под покрывалом звёздной сени,
Вселенной подтянув края,
Как Пьер Безухов, в потрясенье
Вдруг осознал: «Всё это – я!»
Кроссворд вчерашний в ноосфере,
Созерцание, не дыша.
Набросок первый на пленэре
Из под кисточки малыша.
Когда ещё в исходной точке,
Смотреть, дыханье затая.
Матрицы, пиксели и точки,
Да, прав был Пьер, всё это – я.
Старый свитер
Сослали старый свитер
В безвременную ссылку
На дачу в Перевальное
За дыры и ворсу,
Кашлатость и растянутость.
Просто из моды вышедший,
Заляпанный вином малость
В задумчивом лесу.
Бродил он звёздным вечером
В степном Крыму у озера,
На проигрыш обреченный,
Поставив на зеро,
И проиграв немедленно.
Духом костра проникшийся,
Сухой листвой увенчанный
Да бурьяном дорог.
И, преданный анафеме,
Забыв, как имя, отчество,
Фирму производителя,
Японских сёгунов,
Холодным утром встретивший
Рассвет над полем ковыля,
В кавычках одиночества
И многоточье снов.
Орехом грецким проткнутый,
Ажиной зверски выдранный,
Заляпанный побелкою
И медным купоросом,
Навылет продуваемый
Ветрами перекрёстными,
Исколотый кинжалами
Шиповника и роз.
Напишет он от имени
Провинций Симферополя,
Ссыльных на поселение,
Выбывших вон с земли,
Поэмы, где нет времени,
А только расстояния,
И всё, что мы, наверное,
Представить не могли.
Деревья-лешие
Деревья-лешие в погоню бросившись скорее,
Пугали переулками вечерними Андрея,
Что на коляске проезжал, фонариком светя.
Деревья ветки задирали, с каплями дождя,
Бросали тени в свете уличных фонарей,
Изображая троллей и сказочных зверей,
Когда в хитросплетении водосточных труб
Луну авоськой веток запутал старый дуб.
Деревья лапами мохнатыми хватали,
И на ветру осеннем скрипели, завывали,
Забрасывали листьями и шишками с вершин
Улицу, ставшую тропинкою в глуши.
Смотрели удивлённо на город поверх крыш,
И ждали терпеливо, когда заснёт малыш.
А после, приходили в сюрреалистичном сне,
Царапая костяной веткой по стене.
В тёмных прудах луж звёзды мерцали, отражаясь,
Прохожие к стенам по краям улицы прижались,
К запертым наглухо дверям, когда из под колёс
Разбрызгивались во все стороны осколки звёзд.
Вдоль сумрачных изгородей, причудливых заборов,
Собранных из всего, что было, огородов.
Мимо дремучих палисадников и гаражей,
Пристёгнутый натянутыми ремнями вожжей.
По горкам ялтинским, подпрыгивая на буграх,
Где тополя стояли молчаливо во дворах,
Заглядывая в окна освещённого жилья.
Там у экрана собралась под вечер вся семья.
И девочка читает книгу под настольной лампой,
От мира ночи отгорожена оконной рамой,
Приподнимая голову над письменным столом,
На тополь смотрит за оконным глянцевым стеклом.
На кухне ужинают и заваривают чай,
Не видя, что снаружи ветер ветки раскачал.
Не думая даже, что по ночным дорогам где-то
Несётся за семь вёрст чья-то скрипящая карета.
Деревья-лешие, будто у Андерсена в сказке,
Макушками кивали вслед Андреевой коляске.
Дуб упустил луну, отвлёкшись только на чуть-чуть,
Когда весь экипаж отправился в обратный путь.
Улицам разбитых фонарей
Когда у добропорядочных граждан