- По здорову ли, баушка, Наина свет Киевна?
Хозяйке, наверное, за сто. Она неторопливо идет по дорожке к молодым людям, опираясь на суковатую клюку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее темное, из сплошной массы морщин выдается вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза бледные и тусклые, словно бы закрытые бельмами.
- Здорова, здорова, внучек, Эдик Почкин, что мне сделается? произносит она неожиданно звучным басом. - Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй, батюшка, добро пожаловать.
Саша снова кланяется. Вид у него ошарашенный, старуха слишком уж колоритна. Голова ее поверх черного пухового платка повязана веселенькой косынкой с изображением Атомиума и с разноязыкими надписями "Брюссель". На подбородке и под носом торчит редкая седая щетина.
- Позвольте вам, Наина Киевна, представить... - начинает Эдик, но старуха тут же прерывает его.
- А не надо представлять, - басит она, пристально разглядывая Сашу. Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот сорок шестой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а бояться тебе, брильянтовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый...
- Гм! - смущенно произносит Эдик, и бабка сразу замолкает.
Воцаряется неловкое молчание, и вдруг кто-то негромко, но явственно хихикает. Саша оглядывается. Кот по-прежнему восседает на срубе и равнодушно смотрит в сторону.
- Можно звать просто Сашей, - выдавливает из себя новый программист.
- И где же я его положу? - осведомляется старуха.
- В запаснике, конечно, - говорит Эдик. - Пойдемте, Саша...
Они идут по дорожке к дому, старуха семенит рядом.
- А отвечать кто будет, ежели что? - вопрошает она.
- Ну ведь обо всем же договорились, - нетерпеливо поясняет Эдик. Вам же звонили. Вам директор звонил?
- Звонить-то звонил, - бубнит бабка. - А ежели он что-нибудь стибрит?
- Наина Киевна! - с раскатами провинциального трагика восклицает Эдик и поспешно подталкивает Сашу на крыльцо. - Вы проходите, Саша, проходите, устраивайтесь...
Саша машинально вступает в прихожую. Света здесь мало, виден только белый телефон на стене и какая-то дверь. Саша толкает эту дверь, видит ручку на цепочке и отшатывается, машинально сказавши: "Виноват". За спиной у него Эдик напряженным шепотом втолковывает старухе:
- Это наш новый заведующий вычислительным центром! Ученый!
- Ученый... - брюзжит бабка. - Я тоже ученая! Всяких ученых видала...
- Наина Киевна!.. Саша, не туда, сюда, пожалуйста, направо...
Они входят в запасник. Это большая комната с одним окном, завешенным ситцевой занавесочкой. У окна - массивный стол и две дубовых скамьи, на бревенчатой стене - вешалка с какой-то рухлядью, ватники, облезшие шубы, драные кепки и ушанки; в углу большое мутное зеркало в облезлой раме, а у стены справа - очень современный низкий диван, совершенно новенький.
- О, смотрите-ка! - восклицает Эдик. - Диван поставили! Это хорошо...
Он с размаху садится на диван, несколько раз подпрыгивает, и вдруг выражение удовольствия на его лице сменяется удивлением, а удивление тревогой.
- Как это так? - бормочет он. - Позвольте...
Он ощупывает ладонями обивку, вскакивает, став на колено, запускает руку под диван и что-то там с натугой поворачивает. Раздается странный звук, словно затормозили пленку в магнитофоне. Эдик неторопливо поднимается, отряхивая руки. На лице у него озабоченность. И тут в комнату вваливается старуха со стопкой постельного белы.
- А ежели он тут у меня, скажем, молиться начнет? - воинственно вопрошает она прямо с порога.
- Да нет, не начнет, - рассеянно говорит Эдик. - Он те неверующий. Слушайте, Наина Киевна, откуда здесь это? - Он доказывает на диван.