Имя бретонское, как и мое, и такое же необычное. У меня в памяти всплыло еще одно воспоминание. В семейных хрониках де Карнаков есть упоминание о де Кераделях. Я просмотрел хроники. Между двумя семействами не было любви, мягко выражаясь. Но то, что я прочел, подогрело мое любопытство к де Кераделю почти до лихорадочного состояния.
Я на полчаса опоздал к доктору Лоуэллу. Дворецкий провел меня в библиотеку. Из большого кресла поднялась девушка и пошла мне навстречу с протянутой рукой.
- Здравствуй, Алан, - сказала она.
Я, мигая, смотрел на нее. Невысокая, но с пропорциями, которые придавали скульпторы афинского золотого века своим танцующим девушкам. Тонкое, как паутина, черное платье не скрывало этих пропорций. Волосы медного цвета и убраны в высокую прическу. Тяжелый шиньон на шее показывает, что она устояла перед соблазном короткой стрижки. Глаза золотого янтарного цвета и изящно наклонены. Нос маленький и прямой, подборок круглый. Кожа не молочно-белая, как часто бывает у рыжеволосых, а золотистая. Такое лицо и такая голова могли бы послужить моделью для лучшей золотой монеты Александра. Слегка архаичные, тронутые античной прелестью. Я снова замигал. И выпалил:
- Не может... Элен!
Глаза ее блеснули, проказливое выражение, заставившее меня вспомнить ужей, появилось на лице. Она вздохнула:
- Она самая, Алан! Она самая! А ты - о, позволь мне взглянуть на тебя. Да, по-прежнему герой моего детства. То же живое смуглое лицо, как у... я тебя называла Ланселотом Озерным, про себя, конечно. То же стройное сильное тело - я тебя называла также Черной Пантерой, Алан. А помнишь, как ты запрыгал, как пантера, когда тебя ужалили осы...
Она склонила голову, и ее плечи затряслись. Я сказал:
- Ты маленький чертенок! Я так и знал, что ты сделала это нарочно.
Она приглушенно ответила:
- Я не смеюсь, Алан. Я плачу.
Она взглянула на меня, и на глазах у нее действительно были слезы, но я уверен, это не слезы горя. Она сказала:
- Алан, долгие, долгие годы я хотела тебя кое о чем спросить. Хотела, чтобы ты мне ответил. Нет, не ответил, что ты меня любишь, дорогой. Нет! Нет! Я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Нет, о другом...
Я тоже смеялся, но со странным смешанным чувством. Я сказал:
- Скажу тебе все. Даже, что я тебя люблю... и, может, на самом деле...
- Ты нашел ужей в своей постели? Или они расползлись до тебя?
Я повторил:
- Ты маленький чертенок!
- Значит они там были?
- Да, были.
Она удовлетворенно вздохнула.
- Ну, одним комплексом меньше. Теперь я знаю. Мне так иногда хотелось узнать, что я не могла выдержать.
Она подняла ко мне лицо.
- Поскольку ты все равно будешь меня любить, Алан, можешь меня поцеловать.
Я ее поцеловал. Может, она и дурачилась, говоря о герое своего детства, но в моем поцелуе дурачества не была - и в ее ответном тоже. Она вздрогнула и положила голову мне на плечо. Томно сказала:
- Вот и еще одного комплекса не стало. Где же я остановлюсь?
Кто-то кашлянул у двери. Прошептал извиняясь:
- Мы не хотели мешать.
Элен опустила руки, и мы повернулись. Я понял, что у двери стоит дворецкий и еще один человек. Но я не мог оторвать взгляда от девушки или женщины, стоявшей с ними.
Знаете как бывает: в метро, или в театре, или на скачках вдруг почему-то, а может, и вовсе беспричинно чье-нибудь лицо привлекает внимание в толпе, как будто твой мысленный прожектор осветил его, и все остальные лица становятся туманными и отступают на второй план. Со мной это часто случается. Что-то в таких лицах, несомненно, пробуждает старые забытые воспоминания. Или оживляет память предков, чьи призраки всегда смотрят через наши глаза. Вот такое у меня было впечатление от лица этой девушки, и даже больше.
Я не видел больше никого, даже Элен.