Иногда мне кажется, что я схожу с ума…
Но на развод я подать не могу. Можете считать меня человеком старомодным, несовременным, но я считаю, что брак — дело серьезное, и, кроме того, если отбросить Валин недостаток, то в остальном она женщина хорошая и добрая… И в то же время я ее боюсь… Так вы не хотите сыграть роль потерпевшего?
— Нет, — ответил я. — Ваш рассказ тронул меня, но я уверен, что вы сгустили краски и что ваша жена достойна лучшего к ней отношения.
— Что ж, пойду по вагонам, мир не без добрых людей… Как жаль, что всякие правонарушения мне претят и что я абсолютно непьющий, — у пьющих это очень просто получается… Если вы не хотите помочь мне в главном, помогите хоть во второстепенном. Валентина уверена, что я приеду в воскресенье «Стрелой». Пожалуйста, передайте ей мой рюкзак и скажите, что я задержан милицией. Подробности я сообщу ей письмом.
— Но как же я узнаю вашу жену?
— Вот посмотрите, — он протянул мне снимок 9x12, где была изображена очень красивая и симпатичная молодая женщина. — Запомните?
— Запомнил, — ответил я, возвращая ему фото.
Он ушел, пожав мне руку.
Когда поезд прибыл в Москву, я, неторопливо проходя по перрону, увидал возле головного вагона небольшую толпочку, центр которой составляли два проводника, милиционер, Ботаник и некий человек, который, тыча пальцем в Ботаника, восклицал:
— Он меня ударил! Клянусь вам, люди!
На лице потерпевшего никаких следов побоев не было, да и пафос его показался мне несколько наигранным; очевидно, тут имел место сговор или подкуп. Я усомнился в успехе предприятия своего нового знакомого. Но когда на вопрос милиционера, зачем он ударил и действительно ли ударял, Ботаник дерзко ответил: «Захотелось — и ударил!» — по выражению лица милиционера я понял, что мой недавний попутчик получит желаемый срок.
Я закомпостировал билет на «Красную стрелу» и без опоздания прибыл в Ленинград. Город был упакован в легкую утреннюю дымку, перрон был влажно чист, бодро и звонко звучали голоса. В толпе встречающих я издали опознал Валентину. Она оказалась еще красивее и симпатичнее, чем на фото. Воистину, среди встречающих она выглядела как садовая фиалка среди кормовой брюквы! Когда я подошел к ней и представился, она, увидав знакомый ей рюкзак, встрепенулась:
— С Сергеем опять что-то случилось? Да? Не томите, скажите мне всю правду!
Кратко и в оптимистическом тоне я сообщил ей, что муж ее арестован, и приступил было к изложению подробностей.
— Где вы живете? — прервала она меня. — Пойдемте пешком, я вас провожу, по пути вы мне все-все расскажете, — и утерла глаза платочком. Я подумал, что среди нас, мужчин, до сих пор встречаются изрядные подлецы и негодяи, которые плохо относятся к таким прелестным созданиям. Но на словах я сказал только, что живу на Крестовском и что с удовольствием пройдусь пешком в таком приятном обществе.
Она взяла мой портфель, я взвалил на плечи рюкзак, и мы вышли на Невский.
— Говорите, говорите мне о Сергее все, что знаете, — приказала она. — Я вся — внимание. Я умею слушать, а ведь тот, кто умеет слушать — тот умеет и мыслить, как сказал один мудрец. А тот, кто умеет повиноваться, тот умеет и повелевать. Уже в раннем детстве я очень любила слушать взрослых…— И она повела рассказ о днях своего детства, отрочества и юности, и как она едва не погибла в самолете, и как онемела, и как потом заговорила. Речь ее звучала в моих ушах, как лесной ручеек. Но когда я пытался заговорить, этот ручеек уносил мои слова, как опавшие осенние листья, а сам продолжал журчать.