— Ёж и Нужда всегда вместе пьют да в карты играют. Вместе и в начальники пробились. Голь перекатная, — проворчал чей-то мужской голос.
— И Генка-Тоска, сынок Нужды, хоть и мал, а рядом, за отцовскую штанину держится. Подрастёт, тоже начальником станет.
Услышав такие высказывания, Мишка Никулин, по прозвищу Нужда, зыркнул зеленоватыми злыми глазами по толпе, выискивая говоривших, и срывающимся голосом визгливо закричал:
— Молчать!
Но незнакомец из района повернулся к нему и, положив руку на плечо, что-то проговорил в самое ухо, отчего Нужда ещё больше сгорбатился и ещё с большей ненавистью поглядел на притихшую толпу.
Когда тройка подошла к столу, Ёж, оказавшийся по правую руку от приезжего из райкома, громко объявил:
— Товарищи! Прежде чем приступить к собранию, мы должны избрать президиум. Слово для этого предоставляется Никулину Михаилу Сергеевичу! — и, показав рукой на двоюродного брата, сел на табуретку к столу.
Нужда тут же вытащил из кармана заранее заготовленный листочек бумаги и начал читать:
— Мы, добровольно собравшиеся на сход крестьяне, для проведения собрания по поводу организации колхоза имени замечательного полководца и героя гражданской войны Климента Ефремовича Ворошилова должны избрать президиум в составе трех человек. Кто «за»? — вскинул он свои хорьковые глазки на толпу и мгновенно ответил: — Единогласно! Поэтому предлагаю в президиум избрать инструктора райкома Ведерникова Николая Гавриловича, Новокрещеного Михаила Васильевича и Никулина Михаила Сергеевича, то есть меня, — и он ткнул себя в грудь указательным пальцем.
Толпа молчала.
Нужда, снова заглянув в бумажку, строго сказал:
— Будем голосовать. Кто «за», прошу поднять руку.
И снова ни одна рука не взметнулась над головами сельчан, но Нужда, будто и не замечая этого, громко, чтобы слышали все, выкрикнул:
— Единогласно!
Тут Нюрка не вытерпела наглости и заорала во всю силу своих лёгких:
— Ты чего же врёшь, черт горбатый?! Ведь ни один человек даже и пальцем не пошевельнул, чтобы руку поднять!
Однако на крик её никто не обратил внимания.
— Они что же, глухие там все? От такого крика даже мёртвый на ноги встанет, а им хоть бы хны?
— Они нас не видят и не слышат, — пояснил инопланетянин.
— Как это не видят и не слышат?! Но ведь они же живые! И ходят, и разговаривают между собой. Ты что-то не то плетёшь, милый!
— Мы их отключили от внешнего мира, создав вокруг своеобразную оболочку. У них свой мир, свои радости и заботы. Так запрограммировано. Поняла?
— Издеватели вы, по-иному и назвать больше никак нельзя. Хуже фашистов! Ну погоди! Доберусь я до вас!
— Если не желаешь смотреть этот сектор, давай улетим?
— Нет уж, — возразила Нюрка. — Давай поглядим, чем у них здесь дело закончится, — и, чуть подумав, добавила: — Хотя ясно, что колхоз они организуют, потому что он у нас есть и по сей день.
Внизу инструктор райкома, тоже по бумажке, втолковывал толпе сельчан о преимуществе коллективного хозяйства.
— Вот ты, — обратился он к стоявшему ближе всех тщедушному крестьянину с жиденькой, всклоченной бородёнкой, — в колхоз вступить хочешь?
— Нет, — стащив с головы облезлую замызганную шапку, ответил мужичок.
— Ведь ты же бедняк, и, по всему видно, безлошадный?
— А зачем она мне, лошадь-то? — ухмыльнулся мужичок.
— Как это, зачем? Чтобы землю пахать. Чтобы хлеб для самого себя и для государства выращивать.
— Я не люблю землю пахать. Я люблю в лес ходить и птичек слушать, — улыбнулся беззубым ртом мужичок.
— А как же жена? Дети? Ведь их же надо кормить и одевать, — не отставал Ведерников.
— Вот пусть они и пашут. А я к Темке Копылову схожу, хлев уберу или дров нарублю, он меня и накормит. Он мужик справный и добрый.