Тогда шериф кивнул Ричардсу:
– Принеси-ка ему чего-нибудь пожевать!
А Ричардс ему и отвечает:
– Я думаю, перед боем лучше бы воздержаться.
– Ничего, – говорит Маквей, – похоже, этот парень свое дело знает. Ты лучше поторопись. Ричардс нехотя удалился, а шериф и Кирби все ходили да ходили вокруг меня, разглядывая, словно я племенной бычок. Они то и дело щупали мои мускулы, и наконец шериф сказал:
– Будь я проклят! Если объем мускулов хоть что-то значит, то денежки, можно сказать, у нас в кармане! Я вытащил из кобуры свой доллар и сказал, что могу заплатить за постой, а они в ответ захохотали и заявили, что я, как видно, весельчак. Затем явился Ричардс. Он нес миску с едой, а за ним в амбар гурьбой повалили люди. На ногах у всех были сапоги, за поясом – кольты, на лицах – пышные бакенбарды и усищи. Все уставились на меня, как на диво какое, а шериф заявляет:
– Вы только посмотрите на этого красавца, джентльмены! Сегодня решается судьба Томагавка – победить или умереть! Тут они стали кружить вокруг меня – совсем как до того Кирби с шерифом. Я сильно застеснялся и сам не заметил, как смолол три или четыре фунта телятины с трехквартовой миской картошки, заедая все огромным ломтем белого хлеба, да выпил галлон воды, потому как меня давно уже мучила жажда. Все поразевали рты, а один говорит:
– А где он пропадал вчера? Почему вчера не явился?
Шериф ответил:
– Возница мне сказал, что вчера он был вдрызг пьян и пришлось оставить его в Биснее. Сюда доставили только багаж, – для большей убедительности он ткнул пальцем в угол, где действительно валялись какие-то узлы. – Они оставили лошадь и указание явиться в Томагавк сразу же, как протрезвеет, – продолжал шериф. – Мы с ребятами сегодня порядком потрепали нервы, дожидаясь его. Наконец не выдержали и решили поискать на дороге. А он, оказывается, топал сюда на своих двоих, вот и припозднился.
– Бьюсь об заклад, – сказал Кирби, – негодяи из Белой Клячи что-то затевают. До сих пор ни один из них сюда не явился. Не иначе как сидят в своем занюханном городишке, сосут какую-нибудь гадость и обсуждают план действий. Им, конечно, хотелось бы провести бой у себя дома. Они там, в Белой Кляче, думают, что если на подготовку боя выложили денежки Томагавк и Гунсток, так он непременно должен состояться в Белой Кляче.
– Не в этом дело, – говорит Маквей. – Просто он находится как раз посередине между Томагавком и Гунстоком. Мы бросили монету, и жребий выпал Томагавку. А если Белая Кляча хочет нарваться на неприятности, так она их получит полную охапку. Парни из Гунстока еще не подошли?
– Как же! – отозвался Ричардс. – Все салуны Томагавка битком набиты этими негодяями. Их так и распирает от виски и гражданской гордости. Они уже заложили за выпивку свои последние рубахи и затеяли не меньше дюжины драк. Да здесь собрался весь Гунсток!
– Что ж, начнем, пожалуй, – говорит Маквей, а, сам, вижу, начинает все сильнее нервничать. – Чем скорее закончим, тем меньше прольется крови.
Я и опомниться не успел, как в меня вцепились несколько рук и начали срывать одежду. Я даже подумал, что вот сейчас меня арестуют за разбой на большой дороге. Кирби покопался в багаже, сваленном, в углу, и вытащил оттуда какие-то подозрительные штаны – сейчас-то я знаю, что это был белый шелк. Поскольку больше надеть было нечего, я натянул их, и штаны пришлись как раз впору. Ричардс повязал мне вокруг талии американский флаг, а на ноги натянул башмаки, подбитые шипами.
Я позволил им вытворять со мной все, что угодно, потому как четко усвоил папашины наставления не сопротивляться властям. Пока меня так обрабатывали, снаружи начал нарастать шум, похожий на выкрики огромной толпы.