Эмиль вилкою изобразил в воздухе корону над головой Рафаэля. Нотариус задумался на минуту, а затем снова начал пить, сделав выразительный жест, которым он, казалось, признавал, что не в его власти причислить к своей клиентуре Валенсию, Балансу, Константинополь, Махмуда, императора Валента и род Валантинуа.
- В разрушении муравейников, именуемых Вавилоном, Тиром, Карфагеном или Венецией, раздавленных ногою прохожего великана, не следует ли видеть предостережение, сделанное человечеству некоей насмешливой силой? - сказал Клод Виньон, этот раб, купленный для того, чтобы изображать собою Боссюэ <см. Комментарии в конце текста>, по десять су за строчку.
- Моисей, Сулла, Людовик Четырнадцатый, Ришелье, Робеспьер и Наполеон, быть может, все они - один и тот же человек, вновь и вновь появляющийся среди различных цивилизаций, как комета на небе, - отозвался некий балланшист <см. Комментарии в конце текста>.
- К чему испытывать провидение? - заметил поставщик баллад Каналис.
- Ну уж, провидение! - прервав его, воскликнул знаток. - Нет ничего на свете более растяжимого.
- Но Людовик Четырнадцатый погубил больше народу при рытье водопроводов для госпожи де Ментенон, чем Конвент ради справедливого распределения податей, ради установления единства законов, ради национализации и равного дележа наследства, - разглагольствовал Массоль, молодой человек, ставший республиканцем только потому, что перед его фамилией недоставало односложной частицы.
- Кровь для вас дешевле вина, - возразил ему Моро, крупный помещик с берегов Уазы. - Ну, а на этот-то раз вы оставите людям головы на плечах?
- Зачем? Разве основы социального порядка не стоят нескольких жертв?
- Бисиу! Ты слышишь? Сей господин республиканец полагает, что голова вот того помещика сойдет за жертву! - сказал молодой человек своему соседу.
- Люди и события - ничто, - невзирая на икоту, продолжал развивать свою теорию республиканец, - только в политике и в философии есть идеи и принципы.
- Какой ужас! И вам не жалко будет убивать ваших друзей ради одного какого-то "де"?..
- Э, человек, способный на угрызения совести, и есть настоящий преступник, ибо у него есть некоторое представление о добродетели, тогда как Петр Великий или герцог Альба - это системы, а корсар Монбар - это организация.
- А не может ли общество обойтись без ваших "систем" и ваших "организаций"? - спросил Каналис.
- О, разумеется! - воскликнул республиканец.
- Меня тошнит от вашей дурацкой Республики! Нельзя спокойно разрезать каплуна, чтобы не найти в нем аграрного закона.
- Убеждения у тебя превосходные, милый мой Брут, набитый трюфелями! Но ты напоминаешь моего лакея: этот дурак так жестоко одержим манией опрятности, что, позволь я ему чистить мое платье на свой лад, мне пришлось бы ходить голышом.
- Все вы скоты! Вам угодно чистить нацию зубочисткой, - заметил преданный Республике господин. - По-вашему, правосудие опаснее воров.
- Хе, хе! - отозвался адвокат Дерош.
- Как они скучны со своей политикой! - сказал нотариус Кардо. - Закройте дверь. Нет того знания и такой добродетели, которые стоили бы хоть одной капли крови. Попробуй мы всерьез подсчитать ресурсы истины - и она, пожалуй, окажется банкротом.
- Конечно, худой мир лучше доброй ссоры и обходится куда дешевле.
Поэтому все речи, произнесенные с трибуны за сорок лет, я отдал бы за одну форель, за сказку Перро или за набросок Шарле.