Он спокойно ждал, чтобы враги сами к нему подошли, - так дог, уверенный в своей силе, не лает без толку. В конце вечера он прогуливался по игорному залу, от входной двери до двери в бильярдную, поглядывая время от времени на собравшихся там молодых игроков. Немного погодя кто-то из них произнес его имя. Хотя они разговаривали шепотом, Рафаэль без труда догадался, что стал предметом какого-то спора, и наконец уловил несколько фраз, произнесенных вслух.
- Ты?
- Да, я!
- Не посмеешь!
- Держу пари.
- О, он не откажется!
Когда Валантен, которому не терпелось узнать, о чем идет спор, остановился, прислушиваясь к разговору, из бильярдной вышел молодой человек, высокий и широкоплечий, приятной наружности, но со взглядом пристальным и нахальным, свойственным людям, опирающимся на какую-нибудь материальную силу.
- Милостивый государь, - спокойно обратился он к Рафаэлю, - мне поручили сообщить вам то, о чем вы, кажется, не догадываетесь: ваше лицо и вся ваша особа не нравятся здесь никому, и мне в частности... Вы достаточно воспитаны для того, чтобы пожертвовать собою ради общего блага, поэтому прошу вас не являться больше в курзал.
- Милостивый государь, так шутили во времена Империи во многих гарнизонах, а теперь это стало весьма дурным тоном, - холодно отвечал Рафаэль.
- Я не шучу, - возразил молодой человек. - Повторяю: ваше здоровье может пострадать от пребывания в курзале. Жара, духота, яркое освещение, многолюдное общество вредны при вашей болезни.
- Где вы изучали медицину? - спросил Рафаэль.
- Милостивый государь, степень бакалавра я получил в тире Лепажа, в Париже, а степень доктора - у короля рапиры Серизье.
- Вам остается получить последнюю степень, - отрезал Валантен. - Изучите правила вежливости, и вы будете вполне приличным человеком.
В это время молодые люди, кто молча, кто пересмеиваясь, вышли из бильярдной; другие бросили карты и стали прислушиваться к перебранке, тешившей им душу. Одинокий среди враждебных ему людей, Рафаэль старался сохранить спокойствие и не допустить со своей стороны ни малейшей оплошности, но когда противник нанес ему оскорбление в форме чрезвычайно резкой и остроумной, Рафаэль хладнокровно заметил:
- Милостивый государь, в наше время не принято давать пощечину, но у меня нет слов, чтобы заклеймить ваше низкое поведение.
- Будет! Будет! Завтра объяснитесь, - заговорили молодые люди и стали между противниками.
Оскорбителем был признан Рафаэль; встреча была назначена возле замка Бордо, на поросшем травою склоне, неподалеку от недавно проложенной дороги, по которой победитель мог уехать в Лион. Рафаэлю оставалось только слечь в постель или покинуть Экс. Общество торжествовало. В восемь часов утра противник Рафаэля с двумя секундантами и хирургом прибыл первым на место встречи.
- Здесь очень хорошо. И погода отличная для дуэли! - весело сказал он, окинув взглядом голубой небосвод, озеро и скалы, - в этом взгляде не было заметно ни тайных сомнений, ни печали. - Если я задену ему плечо, то наверняка уложу его в постель на месяц, - продолжал он, - не так ли, доктор?
- По меньшей мере, - отвечал хирург. - Только оставьте в покое это деревце, иначе вы утомите руку и не будете как следует владеть оружием.
Вместо того чтобы ранить, вы, чего доброго, убьете противника.
Послышался стук экипажа.
- Это он, - сказали секунданты и вскоре увидели экипаж с четверкой лошадей в упряжке; лошадьми правили два форейтора.