Когда Минванаби жаждут крови Акомы, не хватало еще правительнице понести от раба!
* * *
День уже клонился к закату, когда обессиленный писарь вернулся из дальних угодий, ведя с собою мидкемийца. Мара успела забыть, что за Кевином был отправлен отнюдь не резвый скороход, и ее нетерпение готово было выплеснуться через край. Она давно проголодалась, но за обедом не смогла проглотить ни кусочка. По ее приказу в кабинет явился стихотворец, которого усадили на голый деревянный пол. Вот уже два часа он исправно декламировал свои поэмы, но Мара почти все пропустила мимо ушей. Всякий раз, когда в коридоре раздавались шаги, властительница махала ему рукой, требуя тишины. Как только выяснялось, что это опять пробегал по коридору кто-то из слуг, стихотворец с готовностью возобновлял чтение. Если бы не покровительство госпожи, он бы и поныне прозябал на улицах Сулан-Ку, сочиняя по заказу дешевые вирши на потребу прохожим. Невнимательность Мары его не обижала: он знал, что властительница не забудет его отблагодарить.
Наконец из коридора донесся звук энергичных шагов, а вместе с ними послышался частый топот - это низкорослый цурани пытался не отставать от долговязого варвара. Стихотворец с изящным поклоном удалился.
Мара, не дожидаясь стука в дверь, крикнула, чтобы они вошли. Еле живой писец только и смог выдохнуть:
- Госпожа... к тебе Кевин.
Правительница отпустила беднягу отдыхать и осталась наедине с рабом. Некоторое время они молчали, затем Мара сделала ему знак подойти поближе.
Кевин подчинился. Его лицо покрывал сильный загар, голубые глаза пронзительно выделялись на фоне потемневшей кожи. Отросшие волосы выгорели до золотистого цвета. Мышцы на спине и плечах налились тяжестью. Он пришел без рубахи. Летняя жара сделала свое дело: его любимые мидкемийские шоссы были обрезаны выше колен.
Приветственный поклон Кевина был оскорбительно низким и коротким.
- Зачем я тебе понадобился, властительница? - он произнес ее титул, словно ругательство.
Мара побледнела:
- Как ты смеешь говорить со мной таким тоном?
- А ты ожидала другого? - огрызнулся Кевин. - Ты швыряешь меня, как игральную кость - то туда, то сюда, ничего не объясняя, ни о чем не предупреждая. А ведь я выполнял все твои прихоти - но не потому, что ты мне нужна, а потому, что я хотел сохранить жизнь своим землякам.
От неожиданности Мара начала оправдываться:
- Но ведь я дала тебе высокую должность и поставила командовать такими же, как ты, - мидкемийцами. - Она махнула рукой в сторону исписанных грифельных досок. - Ты использовал свою власть им во благо. Как видно из этих записей, они отнюдь не ограничивались похлебкой из тайзы, им частенько перепадало и жаркое.
Кевин всплеснул руками:
- Когда ставишь людей на тяжелые работы, нужно их кормить досыта, не то они перемрут от слабости и болезней. В полях выживает не каждый: там кишат ядовитые кровососы и зловредные шестиногие твари. Любая ссадина в этом климате начинает гноиться. Тебе кажется, что мои люди отправились на пикник, а ты попробуй-ка спать на земле под открытым небом, когда в ноздри забивается пыль, а под ветхое одеяло заползают полчища слизней.
У Мары потемнели глаза.
- Будете спать там, где я прикажу. Свое недовольство можете оставить при себе.
Отросшие пряди волос мешали Кевину смотреть перед собой.
- Твои проклятые деревья выкорчеваны, изгороди почти готовы - работы осталось от силы на неделю. А между тем наши цуранские, с позволения сказать, напарники скисают и уходят на отдых, как только солнце достигает зенита.
- Ты слишком много себе позволяешь.
- Вот как? - Кевин без приглашения уселся на подушки.
Мара протянула руку, взяла одну из грифельных досок и прочла вслух:
- "Варвар сказал надсмотрщику: еще раз так сделаешь - я тебе... яйца оторву, шваль подзаборная".