К тому же здесь с минуты на минуту может появиться полиция, а у нас еще не все закончено с Карлом Отто.
Мы положили Пашку в салон джипа на заднее сидение, сложили крест-накрест руки на груди, а скотчем приклеили остатки пластида на его живот и блок возврата, который так ему и не пригодился…
Тимур сел за руль, а в открытый железный кузов мы бросили Отто и сами забрались туда с Анкой, держа автоматы наизготовку. Анфюрер изредка принимался мычать и извиваться, но шансов на побег у него, понятное дело, не было.
Джип тронулся. За кормой остался бетонный забор и сброшенные с петель железные ворота с надписью «Villa Bavaria». Но вскоре и они исчезли за поворотами шоссейки. В голове не умещалось, что Пашка погиб — казалось, что он временно вылетел из этапа игры, как бывало почти каждый день. Наверно я мог сделать волевое усилие, напрячь извилины и убедить себя в том, что Пашка умер по-настоящему. Но я решил пока об этом не думать. Похоже, то же самое чувствовали и Анка и Тимур в своей кабине.
Попетляв по шоссейке, Тимур свернул в лес, чтобы с дороги не было видно джипа, остановился и вышел из кабины. К тому времени он потерял много сил, и дышал тяжело. Бинт на плече промок насквозь, а обезболивающего оставался последний тюбик.
Здесь пришло время анфюрера. Мы вытащили старика из кузова, отволокли в лес подальше от джипа, приставили к дереву и обмотали скотчем.
— Последнее слово, — объявил Тимур и разрезал скотч на его губах.
Анфюрер некоторое время молча разминал губы, а затем произнес:
— Я готов к смерти. Мне часто снилась моя смерть. Я летел в огненную бездну вниз головой, ногами кверху. Это было страшно. Сегодня я счастлив встретить смерть стоя. Я счастлив принять пулю врага как солдат: твердо стоя ногами на земле, с гордо поднятой головой!
Тимур посмотрел на меня:
— Я правильно понял, о чем он?
Я с отвращением кивнул.
— А давай-ка его привяжем иначе, — предложил Тимур. — Делов-то…
И, хотя Отто не мог понимать русский, но словно бы почувствовал, о чем речь — лицо его протестующе исказилось, но Тимур ловко заклеил ему рот.
Мы перевернули Отто, поставив на голову, и вновь примотали к дереву.
— Теперь ты как во сне, — удовлетворенно сказал я по-немецки и отошел.
Анфюрер глянул на меня снизу налитыми кровью глазами, а затем обреченно закрыл их и слабо-слабо улыбнулся.
Тимур шагнул к Отто и начал сухо говорить. Сразу было видно, что он подготовил эти слова заранее. Язык он знал неважно, к тому же чувствовался сильный русский акцент, но говорил коротко и по делу:
— Я волен объявлять вердикт, — медленно и отчетливо чеканил Тимур по-немецки, разбрасывая между словами длинные паузы. — Карл Отто Зольдберг — анфюрер НСДАП. Преступнофашист, садист, убийца, войноразжигатель. Мир не даст таким грехам прощений! Даст их смерть!
— Даст их смерть! — повторили мы с Анкой.
— Еще кто-нибудь хочет сказать? — Тимур обернулся.
Я не собирался говорить, но вдруг что-то нахлынуло — я шагнул вперед и начал. Говорил я долго, все больше распаляясь, а в конце стал бить ногой анфюрера — раз, другой, третий. По морде, по этой скотской морде, которая искалечила миллионы жизней.
Затем я взял себя в руки и обернулся. Тимур и Анка молчали.
— Я не знаю немецкого, — сказала Анка. — Я итальянский учила.
— В общих чертах, я говорил ему сейчас про немецкий народ, который нацисты зомбировали и пустили на мясо. И про наш советский народ, который сумел дать отпор ценой немыслимой крови. А потом я говорил про своего прадеда, которого фашисты сожгли в танке. И про тетю Люду которую фашисты расстреляли со всей деревней когда мстили за партизан. А потом я не помню — говорил про Пашку, про дочку лидера сопротивления, которой он вырвал кишки, снова про Пашку…
Анка шагнула вперед.