И в результате политики Фастальфа презренные земляне разлетелись со своей гнилой планеты и стали заселять один мир за другим. Вихрь земного прогресса ошеломил Внешние Миры и парализовал их. Сколько раз Амадейро обращался к Совету, указывая, что Галактика ускользает из космонитских пальцев, что Аврора тупо смотрит, как одна планета за другой захватывается низшей расой, что каждый год апатии крепче сжимает дух космонитов.
«Поднимайтесь, – призывал он. – Поднимайтесь! Смотрите, как растет их число! Смотрите, как множатся Поселенческие Миры. Чего вы ждете? Когда они возьмут вас за глотки?»
И всегда Фастальф отвечал мягко и успокаивающе за Авророй, как лидером, снова возвращались к своей дремоте.
Очевидность как бы не касалась их. Факты, цифры, бесспорное ухудшение дел от десятилетия к десятилетию оставляли их неподвижными.
Можно ли постоянно кричать им правду, давать прогнозы… и видеть, как большинство следует за Фастальфом, как бараны. Как могло быть, что сам Фастальф, видя, что все его слова – полнейший вздор, так и не свернул со своей политики? И ведь он не из упрямства не признавал своих ошибок – он просто не видел их.
Будь Амадейро любителем фантастики, он, вероятно, подумал бы, что на Внешние Миры наведены чары, какое-то колдовство апатии, что некто, обладающий магической силой, повернул по-другому активность мозгов, скрыл истину от глаз.
И как последняя утонченная агония – народ жалел Фастальфа, умершего глубоко разочарованным, как говорили, тем, что космониты так и не захватили для себя новых планет. А ведь как раз политика Фастальфа и удержала их! Какое право имел он чувствовать разочарование после этого? А что было бы с ним, если бы он, как Амадейро, видел и говорил правду, но не мог заставить космонитов слушать себя?
Сколько раз Амадейро думал, что Галактике лучше быть пустой, чем под властью недочеловеков. Будь у него магическая сила, чтобы уничтожить Землю – мир Илии Бейли – одним кивком головы, с какой радостью он сделал бы это!
Однако искать убежища в подобных фантазиях – признак полного отчаяния. И время от времени его посещало желание уйти, призвать смерть… если бы его роботы позволили ему это.
А затем настало время, когда власть разрушить Землю был дана ему, даже навязана силой против его воли. Это время пришло три четверти десятилетия назад, когда он впервые встретился с Ленуаром Мандамусом.
49
Воспоминание! Три четверти десятилетия назад…
Амадейро поднял глаза и увидел входившего в кабинет Мелуна Сисиса. Он, без сомнения, дал сигнал, но имел право войти, если сигнал не был замечен.
Амадейро вздохнул и отложил в сторону маленький компьютер. Сисис был его правой рукой со времени основания Института. Он состарился на службе у Амадейро. Радикальных перемен не было заметно, просто общий вид легкого разложения. Нос казался несколько больше асимметричным, чем раньше.
Амадейро потер собственный нос и подумал, как скверно, что запах легкого разложения окутал и его. Когда-то его рост был 1,95 – хороший рост даже по космонитским стандартам.
Конечно, он держится так же прямо, как и раньше, но рост уменьшился на два сантиметра. Значит, он уже начал съеживаться, сжиматься.
Он отогнал эти кислые мысли, которые сами по себе уже являлись признаками возраста, и спросил.
– В чем дело, Мелун?
По пятам Сисиса шел его личный робот, очень модерновый, элегантно глянцевитый. Это тоже было возрастным признаком: когда человек уже не может сохранять молодое тело, он покупает нового робота. Амадейро никогда не решался вызвать улыбки настоящих молодых людей и не впадал в эту иллюзию, в особенности потому, что Фастальф, который был старше Амадейро на восемьдесят лет, никогда этого не делал.
– Мандамус опять пришел, шеф, – сказал Сисис.