– Это единственный ответ, какой у меня есть.
Василия все время вертелась в кресле, и ее робот, стоявший за ней, водил глазами из стороны в сторону, как бы готовясь отразить нападение. Вероятно, его поведение было вызвано недовольством Василии.
– Келдин, – сказала она, – следующим Главой буду я. Это решено. Вы сами так говорили.
– Я говорил, Василия, но после моей смерти будет решать правление. Даже если я оставлю директиву, кому быть следующим Главой, правление может переиграть ее. Это вытекает из правил, на которых основан Институт.
– Вы напишите директиву, Келдин, а правлением займусь я.
Амадейро, нахмурившись, сказал:
– Я не хочу обсуждать это сейчас. У вас есть еще вопросы? Пожалуйста, изложите их покороче.
Она несколько секунд смотрела на него в молчаливой злобе, а затем сказала, как выплюнула:
– Жискар!
– Робот! – переспросил удивленный Амадейро.
– Конечно, робот. Разве вы знаете какого-нибудь другого Жискара, о котором я стала бы говорить?
– Ну, так что с ним?
– Он МОЙ.
Амадейро удивился.
– Он… он был… законной собственностью Фастальфа.
– Жискар был моим, когда я была маленькой.
– Фастальф одолжил его вам, а потом взял обратно. Ведь официальной передачи не было?
– Морально он мой. Но в любом случае у Фастальфа больше нет собственности. Он умер.
– Он сделал завещание. И если я правильно запомнил, по этому завещанию два робота, Жискар и Дэниел, теперь собственность солярианки.
– А я не хочу, чтобы они были у нее. Я дочь Фастальфа…
– Ого?
Василия вспыхнула.
– Я требую Жискара. Почему его должна иметь иностранка… Чужая? – потребовала она ответа у растерявшегося под этим натиском доктора Амадейро.
– Только потому, что так завещал Фастальф. И она гражданка Авроры.
– Кто так сказал? Для всех аврорцев она «солярианская женщина».
Во внезапном приступе ярости Амадейро стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
– Василия, чего вы от меня хотите? Я не люблю солярианку, у меня к ней глубокая антипатия, и будь у меня возможность, я… я выкинул бы ее с Авроры. Но я не могу оспаривать завещание. Даже если бы был законный путь к этому, а его нет – я не счел бы разумным делать это. Фастальф умер…
– Именно поэтому Жискар должен быть моим.
Амадейро игнорировал ее слова.
– …а коалиция, которой он руководил, распадается. В последние несколько десятилетий она держалась только благодаря его обаянию. Мне желательно собрать фрагменты этой коалиции и добавить к своим последователям. Таким путем у меня будет группа, которая станет доминировать в Совете и контролировать следующие выборы.
– И сделают вас следующим Председателем?
– А почему бы и нет? Авроре хуже не будет, потому что это дало бы мне шанс перевернуть нашу давнюю политику, пока еще не поздно. Беда в том, что у меня нет личной популярности Фастальфа, нет его дара излучать святость, чтобы скрыть глупость. Следовательно, если я вроде бы восторжествую некрасиво и мелочно над умершим, это будет плохо выглядеть. Никто не должен говорить, что Фастальф, пока он был жив, победил меня, а когда он умер, я оплевал его завещание. Я не желаю быть смешным. Вы поняли? Обойдетесь без Жискара!
Василия встала, прищурив глаза.
– Посмотрим!
– Уже видим. Встреча окончена, и если у вас есть какие-то амбиции стать Главой Института, я не потерплю, чтобы вы угрожали мне чем бы то ни было. Советую вам одуматься.
– Я не угрожаю, – сказала Василия, хотя весь ее вид и тон противоречили ее словам, и вышла.
56
Неожиданность, вернее, серия неожиданностей началась через несколько месяцев, когда Мелун Сисис вошел в кабинет Амадейро для привычной утренней конференции.
Обычно Амадейро приветствовал его. Сисис был спокойным промежутком в курсе делового дня.