Она вернулась только тогда, когда старый Фастальф (теперь, когда он умер, Амадейро мог легко называть его имя) был уже месяц как кремирован. Это льстило мнению Амадейро о собственной проницательности. В конце концов, он же сказал Мандамусу, что она останется вдали от Авроры, пока ее отец не умрет.
Кроме того, Василия была ясна и прозрачна. Это было очень удобно. У нее не было раздражающих качеств Мандамуса, нового фаворита, который, казалось, всегда имел какую-то невысказанную мысль, но прятал ее, несмотря на всю свою кажущуюся откровенность.
Но, с другой стороны, ею было чертовски трудно управлять, заставить ее спокойно идти по пути, который он указывал. Позволить ей проверить насквозь другие Внешние Миры в течение нескольких лет, которые она провела вдали от Авроры, означало также позволить ей передавать все это в черном свете и загадочными словами.
Итак, он приветствовал ее с энтузиазмом, наполовину притворным.
– Василия, я счастлив, что вы вернулись. Институт летел на одном крыле, пока вас не было.
Василия засмеялась.
– Бросьте, Келдин, – она одна без колебания или смущения называла его по имени, хотя была на два с половиной десятилетия моложе его. – Это одно оставшееся крыло – ваше, а давно ли вы перестали быть уверенным, что одного вашего крыла вполне достаточно?
– С тех пор, как вы решили растянуть свое отсутствие на несколько лет. Как по-вашему, Аврора сильно изменилась за это время?
– Ни капельки, что, вероятно, должно огорчать вас. Отсутствие перемен – это распад.
– Парадокс. Без перемены к лучшему нет распада.
– Отсутствие перемен есть перемена к худшему. Кстати, по сравнению с окружающими нас Поселенческими Мирами. Они изменяются быстро, протягивают свой контроль на большее количество миров и более тщательно следят за каждым миром в отдельности. Они увеличивают силу, энергию и самоуверенность, в то время как мы тут дремлем и надеемся, что наша неизменность уравняет сравнение.
– Прекрасно, Василия! Я думаю, вы старательно запоминали это во время своего полета сюда. Однако в политическом положении Авроры перемены были.
– Вы имеете в виду смерть моего биологического отца?
Амадейро развел руками и слегка поклонился.
– Именно. Он был полностью ответственным за наш паралич, но теперь он умер, и я думаю, что перемены у нас будут, хотя, возможно, не обязательно видимые.
– У вас секреты от меня?
– С чего бы это?
– Определенно. Эта ваша притворная улыбка всегда выдавала вас.
– Придется научиться быть с вами серьезным. Послушайте, ваш отчет у меня. Расскажите о том, что не включено в него.
– В него включено почти все. Каждый Внешний Мир лихорадочно утверждает, что его тревожит растущая надменность Поселенцев. Каждый мир твердо решил сопротивляться поселенцам до конца, с энтузиазмом следуя за Авророй, мужественно и с презрением к смерти.
– Следовательно за нами – да. А если мы не поведем?
– Тогда они будут ждать и пытаться замаскировать свою уверенность в том, что мы не ведем. В других отношениях… ну, каждый мир продвигается вперед в технологии и очень неохотно сообщает, что именно он делает. Каждый ученый работает независимо и не связан ни с кем даже на собственной планете. Ни на одном Внешнем Мире нет единой исследовательской группы вроде нашего Института Роботехники. Каждый мир состоит из отдельных исследователей, и все они ревниво оберегают свои сведения друг от друга.
Амадейро удовлетворенно сказал:
– Не думаю, что они продвинулись так далеко, как мы.
– Очень похоже, что не продвинулись, – колко сказала Василия. – Пока все Внешние Миры представляют собой кучу индивидуумов, прогресс очень замедляется. Поселенческие Миры регулярно устраивают конференции, имеют свои институты и, хотя они сильно отстали от нас, они НАГОНЯЮТ.