Около половины присутствующих сидела за длинным, заставленном тарелками и остатками блюд столе. Возле горлышка перевернутого графина на скатерти расцветало коричневое пятно. Его заслонял подвешенный рядом локоть схватывающейся со стула женщины. Еще один мужчина тоже как раз поднимался. Он уже почти что выпрямился, опираясь о стол сжатыми кулаками, вокруг которых вздулось несколько складок сильно смятой скатерти. Плотная струйка табачного дыма висела над его бровями. Остальные люди сидели спокойно за столом, обратившись друг к другу лицами, или же стояли, держа рюмки, в различных углах комнаты. Кто-то поднимал чашку с кофе, другой опорожнял в рот рюмку. Большинство бутылок было почти что пусты.
Тревога застала их врасплох во время ночного приема. Почему они не спешили в укрытия? Почему не поддались нарастающей панике? Возможно, что в столь многочисленной группе они ощущали себя в большей безопасности. Может, они успокаивали друг друга, каким-то образом объясняя причину ночного замешательства. По-видимому, нашелся кто-то, кто и сам, считая ситуацию мелкой, сумел передать другим собственную точку зрения на то, что происходило на улице. И наверняка, именно алкоголь был основной причиной рискованной акробатики перегнувшегося над пропастью смельчака.
Но я как раз попал на тот момент, когда и здесь нечто начинало происходить. Какое-то событие все же тронуло наиболее трезвых гостей. Об этом свидетельствовали динамические позы двух человек, схватившихся со своих мест. Их глаза были обращены в сторону окна. Они еще не могли меня видеть, потому что мое присутствие было еще очень кратким. Выходит, они смотрели на стоявшего в окне. Говорил ли он что-то им? Я посветил ему в лицо: это был крик. Только сейчас я увидел статую еще одного мужчины, который сталкивался со стеной у самого окна. До сих пор я не видел его потому, что глядел в глубину комнаты, он же находился справа, за стеклом открытого в сторону комнаты окна. Осколки разбитого стекла висели в пространстве рамы. В неправильной форме дыре торчала погруженная по локоть и протянутая в сторону стоявшего на парапете рука подбегавшей статуи. Она была протянута безумному акробату по кратчайшему пути, а он вел сквозь стекло.
Я поглядел на стиснувшиеся на выступе пальцы. Секундная стрелка все еще стояла на черточке у восьмерки, ну, может на одну десятую миллиметра дальше, но разница была совершенно незаметна. Я перевел взгляд на выступ стены: кусок штукатурки вместе со стиснувшимися на нем пальцами уже не прилегал к стене. Я проплыл повыше и подсветил сверху: оторванный фрагмент выступа был отделен от стены на пару сантиметров.
Я отбился от внешней стены дома, чтобы охватить взглядом все здание. Суженным лучом я нашел светлую ленту мостовой и посчитал этажи. Их было тридцать шесть. На застывшую передо мной сцену я глядел так, будто осматривал трехмерную фотографию. Могло ли что-нибудь спасти этого мужчину? И вообще, было ли возможным мое вмешательство в предназначенную этим людям судьбу?
Я снял с себя брючный ремень, завязал на нем петлю и надел его на сближенные ладони: на ту, которую протягивал в глубину комнаты падающий, и на вторую - которую подавал подбегавший. Когда я уже сделал это, до меня дошло, что операция эта не имеет совершенно никакого смысла. Что означала тонюсенькая паутинка, соединяющая друг с другом два тела, масса которых превышала массу локомотивов. Следовало бы применить веревки, принадлежавшие этому миру.
Я нырнул вглубь комнаты. Ветер, вызванный этим движением, перевернул на столе бокал с бумажными салфетками и подхватил несколько из них под самый потолок. Бумажки - вот что был я способен стронуть с места и, скорее всего, ненамного больше. Беспомощно я осматривался по сторонам.