А Огоньков раскраснелся. На щеках его, покрытых юношеским пушком, пылал оправдывающий фамилию румянец:
-В то время как наша молодая республика задыхается в тисках голода и нищеты, а со всех сторон света злобно щелкает зубами империалистическая кодла. вы безропотно отдали себя на съедение мелкобуржуазным предрассудкам! Под суд пойдете! Запомните! Накорми голодного! Отдай нищему! Все для народа!
-А мы не народ?! - взорвался вдруг один из красноармейцев. - Мы тоже народ! Значит, нас кормить надо и нам все отдавать! Не пойму я вас, говорунов! Жил впроголодь мальчишкой при лавке, приказчики за ухи драли. А как революция пришла - обрадовался! Ну, думал, поживу… И что же?! Хозяину по шее надавал, лавку его пропил, чуть не судили ревтрибуналом! Мол, народное достояние разбазариваю! Ладно. Послали ликвидировать неграмотность, мужики ребра переломали, винтовку отняли, так и не успел ни одного неграмотного ликвидировать. И опять едва под суд не попал, за то что приказ неправильно понял! Ладно. Шубку какую-то паршивую, линючую, синюю нацепил с барского плеча - и снова не так?! Снова под суд? Да пропади оно все пропадом! И декреты ваши, и шубы вонючие! Пошли, Вася, отсюда. К махновцам подадимся! Или к Сеньке Бубновому Валету! У них все по справедливости и никакого суда. Да! Подавитесь своими шубами!
Оба красноармейца, словно по команде, рванули с плеч шубы. Добротные застежки выдержали первый натиск. А второго не последовало. Неожиданно успокоившись, бойцы закинули за спины винтовки и, вразнобой шагая, отбыли в неизвестном направлении. Шага через три они затянули какую-то варварскую песню:
Славься, отечество наше свободное!
Будь ты проклят, царский ро-о-од! Пусть мы разутые, пусть голодные,
Мы вам покажем, где зад, а где пере-од!
Мы вас вилами, мы вас лопата-ами!
Были горбатыми, станем богаты-ыми!..
-Ах контр-ры! - просипел комиссар, кинувшись следом за дезертирами. - Пули на вас не жалко… - Он выхватил маузер, но разряженное оружие в который уже раз напрочь отказалось стрелять. - Ах так?.. Да я и голыми руками…
Я едва успел удержать его. Взбунтовавшиеся красноармейцы - здоровенные лбы - точно накостыляли бы щуплому товарищу Огонькову.
-Не бесись, - посоветовал я. - Чего ты? Лучше скажи, как мне быстрее в южном направлении уехать.
-Вот сволочи… - отдуваясь, проговорил комиссар. И тряхнул патлатой головой. - Так вы, товарищ, Адольф, решили уезжать? Барона искать? В городе[цел непочатый край. Уезжаете?
-А как же, - подтвердил я. - Сердце горит наподдать гаду. Чуть не сжег нас.
-Из города уехать сложно, - уже успокоившись, ответил Огоньков. - Только если добровольцем запишешься.
-Добровольцем? Запишусь, - пообещал я. - А где записывают?
-Да прямо на вокзале и записывают. Постой-ка, товарищ…
Он минуту напряженно раздумывал, покусывая губы. Потом вдруг принялся шарить по карманам. Достал какую-то бумаженцию и яростно ее порвал в клочки.
-Тьфу на вас! - высказался он. - И на мандат ваш… С таким народом только новое общество строить. Большой город развращает даже лучшие умы, не говоря уж о… К черту! Поеду в южные степи простым честным бойцом. На юг! Драться, а не митинговать! Вот мое призвание! Погоди, товарищ Адольф! - закричал он, хотя я никуда еще не думал уходить. - И я с тобой!
Честно говоря, попутчику я обрадовался. Всегда приятнее в обществе путешествовать, чем в одиночку.