– Я только хотел сказать, что у меня вчера была твоя дочь.
– Линда была здесь? – изумился Курт Валландер.
– Ты что, не слышал, что я сказал?
– Что ей было надо?
– Она хотела картину.
– Картину?
– В отличие от тебя она с уважением относится к моей работе.
Курт Валландер не мог поверить своим ушам.
Линда никогда не интересовалась дедом, разве что когда была совсем маленькой.
– Что ей было нужно?
– Я же тебе сказал – картина! Ты меня не слушаешь!
– Да слушаю я! Откуда она приехала? Куда собиралась? Как ее сюда угораздило? Почему из тебя надо все вытягивать?
– Приехала на машине, – сказал отец. – Ее привез молодой и очень черный человек.
– Что ты имеешь в виду – черный человек?
– Ты что, никогда не слышал о неграх? Он был очень вежлив и прекрасно говорил по-шведски. Взяли картину и уехали. Я думал, тебе будет интересно узнать. Вы же почти не видитесь.
– И куда они поехали?
– А мне откуда знать?
Курт Валландер понял, что никто из близких понятия не имеет, где она живет. Иногда она ночевала у матери. Но затем опять исчезала и шла своей, неизвестной им дорогой.
Я должен поговорить с Моной, подумал он. В разводе мы или нет, но общаться нужно. Так больше не может продолжаться.
– Выпить хочешь? – спросил отец.
Меньше всего Валландеру хотелось пить. Но он знал, что отказываться бессмысленно.
– Спасибо, – сказал он.
Из сарая был проход в дом. Низкий потолок, убогая мебель. Он сразу заметил, что в доме грязь и беспорядок.
Он этого не замечает, подумал он. А почему я раньше не видел? Надо поговорить с Кристиной. Он уже не может жить один.
И в этот миг зазвонил телефон.
Отец взял трубку.
– Тебя, – буркнул он, даже не пытаясь скрыть раздражение.
Линда, подумал Валландер. Наверняка Линда.
Это был Рюдберг. Он звонил из больницы.
– Она умерла, – сказал он.
– Приходила в сознание?
– Вообще-то да. Десять минут, не больше. Врачи думали, что теперь пойдет на поправку, а она взяла и умерла.
– Сказала что-нибудь?
Голос Рюдберга прозвучал задумчиво:
– По-моему, тебе лучше приехать в город.
– Что она сказала?
– Вряд ли тебе понравится то, что она сказала.
– Я еду в больницу.
– Лучше в полицию. Я же сказал, она мертва.
Курт Валландер положил трубку.
– Мне надо ехать.
Отец смотрел на него со злобой:
– Тебе нет до меня никакого дела.
– Я приеду завтра, – сказал Курт Валландер, думая про себя, что же делать с этой разрухой, среди которой живет отец. – Я точно приеду завтра, и мы сможем посидеть и поболтать. Приготовим что-нибудь поесть, сыграем в покер.
Курт Валландер почти не умел играть в карты, зато знал, чем ублажить отца.
– Буду завтра в семь, – сказал он.
И поехал назад в Истад.
Без пяти восемь он вошел в ту же самую стеклянную дверь, из которой вышел два часа назад. Эбба приветливо кивнула ему.
– Рюдберг ждет в столовой.
Рюдберг сидел, склонившись над чашкой кофе. Когда Курт увидел его лицо, сразу понял: их ждут неприятности.
4
В столовой они были одни. На первом этаже какой-то пьяница громко возмущался, что его привезли в полицию. А так было тихо, только слабо жужжали обогреватели.
Курт Валландер присел напротив.
– Сними пальто, – сказал Рюдберг, – иначе замерзнешь, когда выйдешь на улицу.
– Сначала я хочу услышать, что она сказала. Потом решу, снимать пальто или нет.
Рюдберг пожал плечами:
– Она умерла.
– Это я уже понял.
– Но она пришла в себя незадолго до смерти.
– Говорила что-нибудь?
– Это сильно сказано – говорила. Шептала. Или шипела.
– Записали на магнитофон?
Рюдберг покачал головой.
– Нечего было писать. Даже и расслышать было почти невозможно. В основном бред. Но я записал все, что понял.
Он вытащил из кармана видавший виды блокнот, стянутый широкой аптечной резинкой. Из блокнота торчал карандаш.
– Она назвала имя мужа, – сказал Рюдберг. – Думаю, хотела узнать, как он себя чувствует. Потом что-то непонятное. Я попытался спросить, кто к ним приходил ночью. Знала ли она их, как они выглядели? Я спрашивал все время, пока она была в сознании. И мне кажется, она меня поняла.
– И что она ответила?
– Я понял только одно слово. «Иностранный».
– Иностранный?
– Именно так. Иностранный.
– То есть она имела в виду, что те, кто убил ее мужа, были иностранцы?
Рюдберг кивнул.
– Ты уверен?
– Часто я говорю, что уверен, если я не уверен?
– Нет.
– Вот так. Теперь мы знаем: последнее, что она произнесла на пороге смерти, было слово «иностранный».
Валландер снял пальто и налил себе кофе.
– Что она имела в виду, черт подери? – пробормотал он.
– Я сидел и думал, пока тебя ждал, – ответил Рюдберг. – Они могли выглядеть не по-шведски. Или говорить на другом языке. Или по-шведски, но с акцентом. Возможностей много.
– Что значит – выглядеть не по-шведски? – спросил Курт Валландер.
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, – ответил Рюдберг. – В общем, мы можем только догадываться, почему она так сказала.
– А если она все выдумала?
Рюдберг кивнул:
– Тоже возможно.
– Но ты так не думаешь?
– С чего бы ей в последние секунды жизни что-то выдумывать? Старики обычно не врут.
Курт Валландер отхлебнул остывший кофе.
– Из всего этого следует, что нам надо искать следы одного или нескольких иностранцев. Лучше бы она сказала что-нибудь другое.
– Ситуация – поганей не приснится.
Некоторое время оба сидели молча. Пьяница наконец замолчал. Было без девятнадцати минут девять.
– Представь, как это звучит, – прервал Курт Валландер затянувшуюся паузу. – «Единственное, что известно полиции в связи с двойным убийством в Ленарпе, это то, что убийцы, по-видимому, были иностранцами».
– У меня есть опасения и похуже, – сказал Рюдберг.
Курт Валландер прекрасно понимал, что он хотел сказать.
В двадцати километрах от Ленарпа был большой лагерь беженцев, уже не раз подвергавшийся нападению. По ночам там жгли кресты, бросали камни в окна, стены были изрисованы нацистскими лозунгами. Жители окрестных деревень и хуторов с самого начала протестовали против организации лагеря в старом замке Хагехольм. Протесты продолжались и сейчас.
Люди не хотели жить рядом с беженцами.
Валландер и Рюдберг знали еще кое-что, что не было известно широкой публике.
Двоих беженцев поймали на месте преступления при попытке взломать контору предприятия, сдающего в аренду сельскохозяйственную технику. К счастью, хозяин предприятия не был таким уж яростным ксенофобом, так что все дело удалось спустить на тормозах. Взломщиков в стране уже не было, поскольку в виде на жительство им, естественно, отказали.
Валландер и Рюдберг уже не раз говорили о том, что случилось бы, выплыви эта история наружу.
– В это трудно поверить. Чтобы кто-то из беженцев, ожидающих вида на жительство, совершил убийство? Маловероятно, – сказал Курт Валландер.
Рюдберг смотрел на него задумчиво.
– Помнишь, я говорил об удавке? – спросил он.
– Что-то насчет узла?
– Я не знаю этого узла. А об узлах я знаю довольно много, можешь мне поверить, я ходил под парусом всю свою молодость.
Курт Валландер глядел на него изучающе.
– Ну и к чему ты ведешь?
– К тому, что этот узел вряд ли завязал кто-то из бывших членов шведского скаутского кружка.
– Ну и что? Что, черт подери, у тебя на уме?
– Узел завязан иностранцем.
Курт не успел ничего ответить, потому что вошла Эбба. Она налила себе кофе.
– Шли бы вы домой и выспались, если хотите быть в форме, – посоветовала она. – Беспрерывно звонят журналисты, хотят, чтобы вы им что-нибудь сообщили.
– О чем? – сказал Курт. – О погоде?
– Похоже, они пронюхали, что бедняжка умерла.