Схватить Бога за бороду, как правило, удается тому, кто исповедует принцип: «На Бога надейся, а сам не плошай».
Убожество же есть человекообразное существо, стремящееся свалить всю ответственность за свою собственную несостоятельность на других, будь то люди или жизненные обстоятельства, злой Рок или несправедливая Судьба, Божья Воля или происки Сатаны (Дьявола, Шайтана и иже с ними).
Ученик: Значит, народ не может состоять из убогих?
Учитель: Из убогих может состоять только убогое, то есть, масса.
Ученик: Позвольте, но ведь есть же люди, обделенные самыми необходимыми возможностями от рождения или в силу определенных жизненных обстоятельств, и они требуют снисходительного отношения к себе! Нельзя же, в конце-то концов, называть этих несчастных убогими!
Учитель: Конечно, нельзя. Нельзя всех не наделенных всяческими благами называть ни убогими, ни несчастными.
Ученик: Почему нельзя называть их несчастными?
Учитель: Потому что не все они таковы.
Ученик: А каковы же они, по-Вашему?
Учитель: Разные. Есть – сдавшиеся под ударами беспощадных, безжалостных, немилосердных обстоятельств. Они – действительно несчастные и убогие. А есть – выстоявшие. И – преодолевшие.
Ученик: Странные вещи Вы говорите! Как можно выстоять, если у Вас, например, извините, нет ног? Или, если они есть, но парализованные?!
Учитель: Так, например, как сделал Франклин Делано Рузвельт, двадцать последних лет своей жизни прикованный к инвалидной коляске, и за эти годы успевший четырежды стать президентом своей страны, которая именно ему обязана – ни много – ни мало своим чудесным превращением из велико-депрессивной в велико-процветающую.
Так, например, как это сделал летчик Алексей Маресьев, потерявший на фронте ноги, но не силу духа, и ставший безногим летчиком-истребителем.
Человек становится либо – не становится сильным духом вне зависимости от того, по какую сторону какого океана он был рожден.
Ученик: Простите, но Вы говорите исключительно об исключениях! Как правило, все происходит совершенно иначе.
Учитель: В человеческом сообществе абсолютных правил не существует.
Ученик: Ого! Значит, правила человеческого сообщества можно нарушать?! Ура! Да здравствует анархия! А также – нигилизм, нудизм, деструктивизм и хаосизм! Что хочу, то ворочу! Вперед, к обезьяне! Так?
Учитель: Не так. Поведение обезьян в стае регламентировано намного жестче, чем это обычно представляется людям.
Правила, которым отдельно взятой особи надлежит следовать в стае ли, в стаде ли, в прайте ли, в табуне ли, незыблемы, неизменны и обязательны к неукоснительному соблюдению и выполнению.
Быть белой вороной среди черных или серых – значит быть обреченным на заклевывание своими же соплеменниками.
В этом отношении людская масса ничем принципиально не отличается от стаи ли, стада ли, табуна ли. Еще в XII-м веке Пьер Абеляр в своей книге с красноречивым названием «История моих злоключений» сделал заключение: «Никому не дано безнаказанно сомневаться в том, что признано остальными».
Ученик: Позвольте, но еще Сократ – задолго до появления на свет и книги Абеляра, и самого Абеляра – сказал, что философия начинается с сомнения, и провозгласил: «Подвергай все сомнению». Значит…
Учитель: Значит, философ – если только он действительно философ, а не разглагольствующий демагог, всегда готовый дать на любой вопрос любой ответ, а особенно – выгодный лично ему – обречен быть белой вороной среди черных и серых.
Ученик: То есть, он обречен на заклевывание своими собратьями?!
Учитель: Скорее – соплеменниками: братьями по разуму люди не рождаются. Ими – становятся. Раньше или позже. К вящему сожалению – скорее позже, чем раньше. Если становятся.
Ученик: Братья по разуму – это те, кто думают одинаково?
Учитель: Братья по разуму – это те, кто считают, что никто не вправе навязывать другому своих мыслей, и никто не обязан позволять себе становиться объектом навязывания мыслей другого.
Ученик: Позвольте полюбопытствовать, а чья это мысль?
Учитель: Это наша с Вами интерпретация мысли Эразма Роттердамского, жившего за полтысячи лет до нас с Вами, что не помешало ему, как видим, быть нашим современником, поскольку его мысль, как нельзя более, современна и своевременна и сегодня, и будет такой всегда, пока будут люди.
Ученик: Ловлю Вас на слове! Вы же сами почти только что сказали, что в человеческом сообществе абсолютных правил не существует, а теперь говорите о правиле, сформулированном Эразмом, как об абсолютном!
Учитель: Абсолютное – прерогатива «чистой» абстракции. Оно – недостижимый предел, АСИМПТОТА, как написал Иммануил Кант в своих материалах к «Критике чистого разума», названных им «Opus postumum», что в дословном переводе звучит как «После работы».
Ученик: То есть, асимптота – как горизонт?
Учитель: В отличие от горизонта, который тоже недостижим, асимптота – линия, приближение к которой и возможно, и осуществимо.
Мысль Эразма – не абсолют, но очередной и притом – весьма существенный шаг на пути к хотя и недостижимому, но – вполне приближаемому Абсолюту.
Ученик: Что же мешает, только, будьте любезны, конкретно, мысли Эразма быть абсолютной?
Учитель: То, что навязывать свои мысли никому не позволено, а поделиться ими с другим – не только можно, но и нужно. Если только это действительно мысль, а не ее имитация.
Ученик: А что же тогда есть мысль? Чем она отличается от ее имитации?
Учитель: Тем, что подлинная мысль есть инструмент проникновения в сущность. Чего бы то ни было. Будь то вещь, явление или процесс.
Ученик: И все мысли подчиняются правилам?
Учитель: Все в этом Мире подчинено действию объективных законов.
Они – в отличие от правил – не имеют исключений. Но каждый из них имеет свои пределы действительной применимости, за которыми они перестают быть не только законами, но даже и правилами, в принципе допускающими исключения.
Ученик: Например?
Учитель: Например, тот факт, что параллельные прямые не пересекаются, действует только в эвкилидовом, не-криволинейном пространстве. В криволинейном же пространстве, таком, какое окружает, к примеру, так называемые «черные дыры», параллельные прямые пересекаются.
Ученик: Не означает ли это, что любое действующее правило достойно не только соблюдения, но и…
Учитель: Означает. Любое действующее правило достойно, как минимум, изменения.
Ученик: А «как максимум»?
Учитель: А как максимум – отмены и замены.
Ученик: И кто же этот умник, который определяет, когда и каким именно образом то или иное правило должно быть изменено, отменено или заменено?
Учитель: Этот «умник» – сама Жизнь.
До тех пор, пока то или иное правило если и не способствует дальнейшему развитию Жизни, то, по крайней мере, не препятствует ее развитию, не тормозит ее развитие, быть ему живу.
Как только правило становится препятствием, тормозом, замедляющим дальнейший процесс развития Жизни, оно оказывается обреченным на неизбежную отмену, замену, или, по крайней мере, на изменение.
Франклин Делано Рузвельт и Алексей Маресьев – не экстравагантные исключения из общеизвестного правила, гласящего: «Тут уж ничего не попишешь», – а фактически соавторы принципиально иного правила, звучащего: «Смирение (с Судьбой) и покорность (Фатуму) не являются наивысшими добродетелями».