Егоров так вольно сорил казенными средствами потому, что, очевидно, частенько выполнял «деликатные» поручения вышестоящих московских заправил, снисходительно смотревших на «слабости» товарища по партии.
Известен фотопортрет мошенника: на крупном грубом лице застыла «значительность», в небольших усах прячется нечто «комиссарское», жиденькие волосики аккуратненько разглажены на пробор, в плотно сжатых губах – таинственность, взгляд уверенный, самодовольный; от серого партийного френча веет строгостью и дисциплиной. Рассказывают, этот «герой» не раз предупреждал крупных ленинградских жуликов и аферистов об ожидающих их арестах. Самого его «взяли» в 1929-м, то есть когда пришел черед отвечать перед судом «пламенным революционерам» (к сожалению, наши историки почти совсем не пишут о материальной подоплеке арестов большевистских вожаков, ограничиваясь идеологией, которая часто служила им лишь «дымовой завесой»).
«Делом» Егорова и К° занимались коллегия ОГПУ и Президиум ЦИК СССР – настолько оно было масштабным и чрезвычайным. Мы этого «дела» не видели, но убедились в Центральном государственном архиве (Санкт-Петербург) в масштабности махинаторского предприятия: все документальные материалы о деятельности АОЛГИ 1924—1929 годов чья-то преступная рука уничтожила (в этом массиве первоисточников могло быть и «дело Есенина»).
Может быть, скажут наши оппоненты, милиционер Горбов проболтался о «некрасивых поступках» Егорова, не связывая их с трагедией в «Англетере»? Однако о цепочке Горбов – Егоров нам известно более, чем здесь сказано, а недоговариваем потому, что до наших дней архивные материалы и того и другого остаются секретными. В нынешних потаенных кладовках прячется еще очень много прелюбопытных бумаг.
Полагаем, Егоров не обязательно сам давал приказ участковому надзирателю Горбову сфальсифицировать «есенинский протокол». Давление могло исходить еще от двух товарищей. Поведаем о них. …На фотографии он выглядит задумчиво-брезгливым; лысоват, прямой нос, «чекистский» взгляд, толстенькие губы. Обычно деятели его ранга в анкетах 20-х годов писали: «социальное происхождение – интеллигент», читай – профессиональный революционер, чаще всего – уголовник с политическим душком, если вспомнить, к примеру, дружков-эксов Якова Свердлова и Лейбу Сосновского (лютого ненавистника Есенина).
Выше набросан внешний облик заместителя Г. С. Егорова, начальника подотдела уголовного розыска АОЛГИ Леонида Станиславовича Петржака. Из милицейского журнала «На посту» (1925. №5) и других периодических изданий, из архивных источников известно следующее.
Л. С. Петржак родился в 1891 году в селе Высокое Люблинской губернии в семье оборотистого дельца, занимавшегося прибыльным мельничным делом (сын, как водится, скрывал занятия отца, называя его «для анкеты» рабочим-столяром). Учиться он, видимо, не любил и не хотел, так и оставшись с двумя классами (обычно «пламенные» ссылаются на «тюремные университеты» – не исключение и Петржак, писавший об учебе в подпольной партшколе в 1916 г.). Профессия – токарь по металлу, но в это мало верится. Уже в свои четырнадцать лет был причастен к убийству полицмейстера в городе Люблино, о чем позже писал с гордостью. В 1906 году уголовника приняли в партию. В хрониках предреволюционных лет городов Левицы и Лодзь его имя встречается часто. В 1914-м приехал в Петроград. Оценив его организаторскую хватку на профсоюзно-хозяйственной ниве, начальство столицы доверило ему в 1918—1919 годах заседать в Совете народного хозяйства.