Нужно быть идеальной.
Не делать ошибки.
Никогда не делать ошибки.
Цитировать Верлена и Пушкина наизусть. Не перевирай, Нигматулина!
Открывать рот, только когда говоришь словами этого самого Верлена.
И никогда, слышишь, никогда не ошибаться.
Дата, подпись.
Как педагог иностранных языков я в этой ситуации становлюсь еще и немного психологом. Своей задачей в таком случае я ставлю вернуть русским женщинам уверенность в себе и внушить им, какие они удивительные, а еще то, что это они не должны никому доказывать. Особенно себе.
С другими у меня хорошо получается. С собой хуже. Сапожник без сапог, зато с внутренним цензором. (Белинский нервно курит в сторонке.) В моей голове постоянно живет скрипучий неприятный голос, который, спрашивают его о том или нет, беспрестанно нудит: «Ты недостаточно хороша, милочка! Рот открывать можно, только если цитируешь кого-то, кто умнее тебя! А еще у тебя целлюлит, но это так, для полноты картины и осознания тобой всей серьезности ситуации. Осознала? Молчим и забываем о купальнике, о своей мечте быть писателем и о том, что из тебя что-то путное получится». Я покорно киваю. К сожалению, чаще, чем это нужно было бы делать.
Здесь, однако, нужно заметить, что перфекционизм бывает двух типов. Тип первый, нервический: сделал одну ошибку – выйди вон. Тип второй, адекватный: хочу стать лучше, а ошибки на этом пути лишь доказывают, что ты по нему идешь, а еще я знаю, что хочу, и имею право на свою мечту.
Начав учить итальянский, я вдруг (что у меня, кстати, до сих пор не получается на французском) разрешила себе просто получать от процесса удовольствие, ляпать самопридуманные слова, говорить тогда, когда грамматика в твоей голове еще шумит сквозняком из уха в ухо и громко петь «ЛЯ ФЕЛИЧИТА!», пугая мужа и детей. И знаете что? Я начала получать от этого огромное удовольствие! Разрешив себе быть неидеальной, я вдруг разрешила себе быть счастливой. Почему мне никто раньше не сказал, что эти два беса поселились в одном участке мозга?
И все бы ничего (дышим, девочки, дышим), если бы у меня не было точно такой же дочки. София в свои семь лет не выносит своего несовершенства. Как только предательский карандаш соскальзывает с намеченного и выверенного идеального маршрута, рисунок нещадно вырывается из альбома, сминается и швыряется в угол. Я вижу, как мою девочку в этот момент хватает этот мохнатый монстр и начинает ею управлять. Мне становится страшно. Ей еще больше.
Дима Зицер говорит, что это оттого, что детей все время подспудно сравнивают в школе и дома: «А ты посмотри! Вася уже съел кашу, а ты все возишься. Илюша уже завязал шнурки, а ты ботинки не надел. А у Софии вон какой шпагат, а у тебя что это?!» Мы, желающие лучшего своим детям родители, ввязываемся в спортивные секции, олимпиады и бесконечные конкурсы. Мы сами не замечаем, как танцует на сцене наш ребенок, а соревнуемся со всем миром за него мы. Ребенка нельзя приравнять ни к его оценкам, ни к его успехам в школе, ни даже к его баллам по ЕГЭ.
Да-да, из всех часто встречающихся у людей кошмаров, мне, например, до сих пор снится школа. Что вот я пришла неготовая на урок. Я в ужасе думаю: «Нет-нет! Это невозможно. Школа же уже давно закончилась!» Но строгая Людмила Петровна грозит толстым пальцем и красной ручкой ставит мне ту самую бесстыдную двойку: «Не готова, Нигматулина!»
Что мы делаем с Софией? Говорим. Много говорим. Я рассказываю ей про себя и рассказываю, как я люблю ее вне зависимости от того, делает она что-то или нет, что я люблю ее за то, что она у меня родилась. Больших причин мне не нужно. Работает ли это? Да. Решает ли полностью проблему? Нет. В какой-то момент тот самый мохнатый монстр вылезает и начинает ее душить, а потом меня.
Что же делать? Бороться, не сдаваться. Проигрывать, выигрывать, петь итальянские песни, говорить, зашептывать своих монстров, знакомиться с ними и пытаться встречаться как можно реже, а главное – дать себе внутри разрешение быть неидеальным, настоящим, а значит, живым.
Отчасти с перфекционизмом связана еще одна проблема, которая в психологии называется «локусом контроля». Данное понятие впервые было введено социальным психологом Джулианом Роттером в 1954 году. Внешний локус контроля – это ситуация, когда человек приписывает результаты своей деятельности, будь то успехи или неудачи, внешним факторам. Получил двойку в школе? Учитель виноват или родители не купили вовремя ручку и тетрадь, а за окном так выли волки, что не было никакой возможности сосредоточиться. Завалил проект на работе? Я тут причем? Коллега подвел, динозавр пробежал или совершенно случайно закончилось отведенное время.
Внутренний локус контроля – это ситуация, когда человек приписывает результаты своей деятельности исключительно внутренним факторам. Внутренними факторами здесь являются свойства личности индивида: свои усилия, собственные положительные и отрицательные качества, наличие или отсутствие необходимых знаний, умений и навыков. Получил двойку? Только моя вина: не успел подготовиться, недостаточно умен, и вообще жизнь не удалась. Завалил проект на работе? Какой же я болван! Так мне и говорили в детстве, что ничего путного из меня не получится.
Использование только одного локуса контроля негативно сказывается на всех сторонах жизни. Если человек не готов взять на себя никакой ответственности за происходящее, а все приписывает внешним факторам, это, к сожалению, не позволяет ему адекватно оценивать свои слабости и недостатки и исправлять их. Если же, наоборот, берет полностью ответственность и постоянно винит себя, то это может привести к неврозам и депрессивным состояниям. Ни один, ни второй вариант не дают человеку развиваться.
Про себя я поняла, что у меня ярко выраженный внутренний локус контроля. С этим я борюсь всю жизнь: иногда успешно, иногда нет.
С локусом контроля отчасти связан и еще один синдром, с которым я столкнулась в полной мере, когда сначала стала работать, а потом писать книги. Это синдром самозванца.
Понятие «синдром самозванца» было введено в 1978 году в статье Паулины Клэнс и Сюзанны Аймс, по наблюдениям которых, многие успешные женщины были склонны считать, что они не умны и что окружающие переоценивают их способности.
Синдром самозванца определяется ими как «психологическое явление, при котором человек не способен приписать свои достижения собственным качествам, способностям и усилиям. Несмотря на внешние доказательства их состоятельности, люди, подверженные синдрому, продолжают быть уверенными в том, что они обманщики и не заслуживают успеха, которого достигли. Успехи они, как правило, объясняют удачей, попаданием в нужное место и время или введением других в заблуждение, что они более умны и компетентны, чем есть на самом деле».
Я столкнулась с этим синдромом в полной мере на разных стадиях своей жизни, но сейчас расскажу про сферу написания книг. В первый раз я поставила себе такой диагноз, когда поняла, что все время извиняюсь, когда дарю друзьям свои книги. В то время как другие авторы дарят или продают свои книги с видом обладания высшим сакральным знанием, мне почему-то всегда неудобно это делать. Тут кроме заниженной самооценки, с которой мне приходится бороться всю жизнь, работают еще два важных фактора. Первый: мое убеждение, что нехорошо хвастаться и хвалить себя. Это должны делать другие, если они действительно считают, что тебя есть за что похвалить, но никак не самостоятельно. В этом отношении мне близка английская склонность к «недооцениваю себя», про которую я в первый раз прочитала в книге социального антрополога Кейт Фокс «Наблюдая за англичанами». Кейт рассказывает о свойственной всем англичанам нелюбви к бахвальству и склонности к тому, чтобы лучше преуменьшить свои достоинства, чем их выставить на показ. Когда Кейт познакомилась со своим будущим мужем-нейрохирургом и восхитилась сложностью и важностью его профессии, то в ответ услышала, что вообще-то он изучал в Оксфорде философию, политику и экономику, а потом понял, что это ему не по плечу, и решил стать нейрохирургом, так как это же простая работа с дрелью.