Крес-лин!
Рукой, мягко и незаметно отводящей токи воздуха, он приветствует скандирующий зал, дожидаясь, когда крики смолкнут. А потом садится. Ему хочется утереть испарину со лба, но юноша находит это недопустимой слабостью и ограничивается тем, что стискивает зубы.
– Неплохо держишься, братец, – доносится шепот Ллиз. – Особенно с учетом того, что ты с радостью прикончил бы суб-тирана своим клинком.
Маршал подает знак, позволяющий продолжить трапезу, что и делают почти все присутствующие. За исключением горстки одиноких стражей, сидящих за передним столом: те продолжают таращиться на Креслина.
Отпив чаю, он снова наполняет свою чашу. Последний ломоть мяса на его тарелке остался недоеденным, но у юноши больше нет аппетита. Что делать? Как избежать участи племенного жеребца?
Его мать вновь садится.
– Может быть, стоило предупредить меня чуть пораньше? – замечает он.
– Чем скорее ты уедешь, тем лучше... для твоей же безопасности.
– Моей безопасности?
– С момента оглашения ты уже не консорт-правопреемник. А равных тебе по положению едва ли радует тот, кто одновременно и искушен в боевых искусствах, и привлекает взгляды красивейших из стражей Оплота.
Она разражается хриплым, гортанным смехом. Настоящим смехом, какой ему редко доводилось слышать. Смехом, от которого он делается безмолвным.
– К тому же ты сам прекрасно знаешь, что не можешь оставаться здесь, если только не...
Он вздрагивает, догадываясь, что она имеет в виду.
– Я правда не думала, что ты ей понравишься. А знаешь, сестра Риессы красива, хотя, на мой взгляд, слишком нежна... слишком мужеподобна.
Креслин делает еще глоток чая, гадая, встречался ли он с сестрой тирана.
– А она... она и вправду такая, как на портрете? – интересуется Ллиз.
– Даже чуточку помягче, – отвечает Эмрис. – Ей вовсе не лишне иметь сильного консорта. Власть в Сарроннине строго наследственная, а у Риессы уже две дочери. Такой консорт, как Креслин, – Эмрис кивает в его сторону, словно он и не слышит этого разговора, – послужит ей защитой от тех, кто захочет использовать против нее мужскую половину дворца. Так что все к лучшему.
– Завтра тебе нужно будет поговорить с Галеном насчет приданого, того, что ты возьмешь с собой в Сарроннин, – говорит маршал, глядя на сына. – По-моему, все действительно к лучшему.
Она улыбается и уходит, прежде чем он успевает вымолвить хоть слово.
Как только она исчезает за драпировками, Креслин встает, кивает и удаляется. Ноги сами несут его к заднему выходу, к узкой, старой лестнице. Самая старая изо всех внутренних лестниц замка, она имеет полые ступени и примыкает к шероховатой наружной стене. Быстрыми шагами юноша поднимается наверх, выходит на стену и устремляет взгляд на юг.
Хотя над зубчатыми парапетами веют студеные ветра, стена обогревается горячим дымом из дымохода, установленного над огромным очагом в северной части большого зала. Ветер вытягивает дым в струйку и сносит к востоку.
Креслин смотрит вдаль, на почти безупречной белизны снежный ковер, расстелившийся у фундамента южной башни и тянущийся вверх, к мерцающему пику Фрейджи. Единственной вершине, еще освещенной уже ушедшим за Закатные Отроги солнцем. Даже в сумерках снег поблескивает отраженным светом, не потревоженным ничем, кроме мощеной дороги, серой полосой уходящей на восток.
Ему хочется петь. Или кричать. Но он не станет делать ни того, ни другого. Не станет петь, ибо сейчас не время для песен. И не закричит, чтобы ни маршал, ни Эмрис не получили лишнего подтверждения его мужской слабости.
Вместо того Креслин тянется к ветрам, сплетает воздушные потоки и швыряет о стены, пока лицо не покрывается тут же застывающим потом, а стены – твердой, как камень, ледяной коркой.