Если драконы научились спасаться от моря, всем добрым людям конец. Так выходит конец и этак - тоже.
Еще мятежником обозвал. Это слово само по себе страшное. Так драконы именовали людей, в чем-либо неугодивших Их Высоким Милостям. Расправу над такими чинили принародную и зело страшную. Один раз увидишь, на всю жищзнь заречешься от вольных мыслей. Вырвалось. В стенах "Старой каракатицы" это слово частенько вертелось. И другая крамола проскакивала. Люди давно заметили, что под крышу Саркеловой таверны глаза драконов не проницают. Если только кто из своих донесет. Но таких пока не встречалось.
А тот сидит себе. При нем закон попирают, а он только улыбается, даже на мятежника не огрызнулся. У Сарко тоскливо засосало под ложечкой. Произнесенное про себя слово поразило смертельной двусмысленностью.
Ашхен жалко, девочек жалко. Но кажется - все. Отбегались. Простояла свое
"Старая каракатица".
Только вот поперек дракона пошел с тесаком, но прошла секунда, и порыв угас, смелость испарилась, остался сковывающий страх.
Обчество, между тем, даже развеселилось. Юрген сидел, сидел, мусолил свою трубку, потом враз подхватился и - к двери. Никак, в путь поспешает? Точно, завтра поедет в Город Илонку искать.
А если и мне спросить, пронзила острая и жгучая как раскаленная спица мысль.
Саркел как раз нес миску гостю. Споткнулся и чуть не вывалил ее содержимое за шиворот гончару Ерику. Остановился, дернул головой и пошел дальше.
А как ответит Высокий Господин правду: мол, сам ты свою дочь на съедение страшной твари отдал, прикрылся девочкой от напасти? А, может, ему дома жаркое из человечины подают, как я сейчас баранину?
И опять споткнулся. Теперь у самого столика, за которым притулился Высокий
Господин. Глянул…
Лицо у того бледнее старой выгоревшей парусины, щеки запали, крючковатый нос заострился. Над бритой верхней губой блестела испарина. Такой вид, будто
Высокий Господин в обморок наладился.
Саркел поставил перед гостем, с таким трудом доставленную миску, и в нерешительности затоптался рядом.
— Вина неси, - глухо прорычал незнакомец. Голос совсем другой, не тот каким докладывал обчеству о драконьем обычае. - И за конем присмотри. Я его бросил.
За стеной действительно послышалось ржание и перестук копыт. Люди обратили внимание.
Сарко исполнил все единым духом. Вина принес целый жбан. Незнакомец жадно припал и выпил одним духом. Уже в дверях до Саркела донеслось:
— Ты что ж, господин проезжий, - вопил Юргенов свойственник Сарапаг. -
Коня на воздухе бросил? Гляди, налетит дракон, утащит.
— Они возле моря редко появляются, - отозвался путник.
— Что, верно, то верно. Да вдруг, какой с пьяных глаз завернет?
Коня за стеной не оказалось. Одна темнота. Сарко на всякий случай обошел таверну. В дорожной грязи поблескивали свежие отпечатки подков. Прибег, стало быть, Высокий Господин о четырех ногах и так же уберется. А обчество подумает, уехал путник. Саркел распахнув рубашку, подставил потную грудь ветру.
Осунувшееся лицо дракона в человеческом облике не шло из головы. Море!
Догадался. Оно их тянет, а этот упирается, аж побелел.
В таверне было обычно. Иваново горе стерлось. Да и, признаться, горе было общим в той части, которую каждый примерял на себя. Завеялось. Вон, музыканты уже рассаживаются. Запиликал на своей дудке, что-то волнистое Мусса. Его перебили. И пошла обычная, веселая, с притопом.
Путник вино выпил, мясо съел - не побрезговал - и собрался уходить.
Саркел посторонился, пропуская, бросил взгляд на стол. Под тарелкой блеснуло желтым. Пока никто не видел, хозяин накрыл веселый кружочек пятерней и так же невидимо, сгреб в карман передника.
Развлекаться изволят, Высокий Господин. Шутки шутют! Тот обернулся, будто услышал. А и услышал.