Прошло много времени, прежде чем я догадался, что Екатерина Константиновна стирала белье, платки, воротнички и подбрасывала мне. Такая забота, такая деликатная забота от старухи, замученной нуждой.
Раз Екатерина Константиновна мыла пол в своей комнате. Вышла мыть в коридор, но сил не хватило. Легла на кровать, оставив воду и вехоть. Я снял ботинки и вымыл коридор и кухню.
Екатерина Константиновна думала, что пол домыла ее невестка, жена старшего сына.
Иногда, приходя домой, я находил на подушке на бумажнике кусочек постного сахара. – Екатерина Константиновна, откуда это? – Я сэкономила семь копеек, купила сахару. Это ваша доля.
Это было искренне, было от сердца, и отказаться было нельзя.
Доктор наук
1905 год. Мой первый приезд на Новую Землю. Пароход ушел. Водку выпили. Опохмелились, кто как сумел. Кто баней, кто кислым. Промышленники ушли на места промысла. В становище остались старики, старухи и ребята.
Надо устраивать свое жилье. Выстирал белье, выстирал и половики. Нашел их в сенях в углу, грязные и затоптанные, они валялись там кучей. После стирки вычистил самовар, вымыл пол. Поставил самовар греться и пошел полоскать белье.
Берег около дома оказался крутоват и довольно высок. У берега припай плотной крепкой льдиной. Выполоскал белье. Вода прозрачно-зеленоватая. Все видно до маленьких камешков, до тонких веток водорослей. Верхний пресный слой воды замерзает и разбегается стрелками. Смерил палкой,– глубина мне почти до плеч.
Не утерпел. Разделся и прыгнул в воду. Я задохся, меня будто ледяными иголками проткнуло со всех сторон. Пробормотал: – Бабушки, дедушки!
Но окунулся и подождал, чтобы вода надо мной успокоилась. Выскочил. Одеваться было некогда. Бросился по снежному припаю. Согреваясь, исполнял танец, названья которому нет. Говорил что-то похожее на привет морю, солнцу, ряби и дали морской.
Согревшись, надел ботинки, накинул пальто, собрал в охапку мокрое белье и сухую одежду – и домой.
Самовар вскипел и замолчал. Я прибавил углей, и он снова весело запел. Напившись чаю, я погрузился в сон: устал за день с непривычной работы. Самое трудное для меня – мытье полов, от него подколенки болят. Утром, едва открыл глаза, увидел соседа по комнате.
– Болен?
– Болен.
– Что болит, что чувствуешь?
– Подожди, сейчас соображу.
Проверил себя всего.
– Есть хочу.
Так два с половиной месяца и купался. Пропуски делал в дни сильных ветров, когда из дома к дому ходили с помощью протянутой веревки.
Осенью в Петербурге я почувствовал какое-то покалывание в груди. Мне посоветовали идти к доктору Науку. Сказали, что честный, внимательный и не очень дорогой – визит 1 рубль. Наук строго сказал:
– О таких вещах, как сердце, легкие, нельзя говорить легко, – и внимательно меня выслушал. – Совершенно здоровы. Чего ради пришли ко мне? Сердце и легкие в полном порядке.
Я, одеваясь, рассказал о купании со льдины.
– Раздевайтесь. – Снова стуканье, слушанье. – Вам родители дали громадный капитал – здоровье. Исключительное, крепкое. Вам его надолго хватит. Ваши дедушка и бабушка, вероятно, никогда не лечились?
– Дедушка, бабушка – староверы и не признают докторов. И мама говорит: «Если доктора позвать, он навыдумывает разных болезней».
– Права Ваша матушка. Передайте ей привет. Пусть и дальше живет дальше от докторов. Купаться Вы можете, только другому никому не советуйте, – для этого надо иметь ваше сердце. У вас накожные нервные боли. А надо ли художнику лечиться от нервов? Это может походить на лечение от талантливости.
Я оделся и протянул рубль за визит.
– Со здоровых не беру.
Лет через пять я почувствовал утром острую боль в спине. С трудом оделся и добрался до Наука. Больных было много.