Распустив комсу с наказом Еремке быть к закату (Еремка - тот дотошный паренек, что спрашивал о вахте), Василь остался с Никифоровым.- Ребята эти простые, честные, побольше бы таких, - Василь смотрел уходящим вслед, прищурясь и как бы с усмешкой. Не с усмешкой, а - как бы. Потом повернулся к Никифорову:- Видишь, как все складывается. Давай так - о практике твоей потом поговорим, после похорон. Сейчас, сам понимаешь... Да она уже и началась, твоя практика. Какую бумагу написать нужно будет, отзыв, или что - не сомневайся.- Я не сомневаюсь... Только - кем вы тут работаете? Должность какая?- Правильно мыслишь, в отца. Должность... Должность моя простая - инвалид гражданской войны. В партии с семнадцатого, как воевал, у отца своего спросишь. Стула подо мной нет, но сделать могу все. Увидишь.- Я не к тому...- Напрасно. Ладно. Накормили тебя?- Накормили, спасибо.- Ты пока вот что... Можешь написать заметку в газету? Большую, с чувством, по-городскому? Так мол, и так, от вражьей руки на боевом посту пала комсомолка, в общем, как полагается? А то наши ребята, боюсь, не справятся.- Написать могу, только не знал ведь я ее...- А тут ребята тебе помогут, не зря я им задание дал - воспоминание. Заодно с ними и сойдешься покрепче. А что не так, поправим.- Напишу, - согласился Никифоров. Какое-то дело, занятие. Лучше праздности. В стенную газету он писал регулярно и считал себя способным на большее.- Тогда пошли, пройдемся и мы.Вечерело, и село сразу стало люднее. Хозяйки перекрикивались со двора на двор, а то и просто гостили друг у друга, сидели вокруг самоваров и пили чай с прихлюпом, разносившимся далеко, от кого добрым людям таиться. Дымок вился над самоварными трубами, прихотливо, извилисто выползал на дорогу, дразня Никифорова. Хотелось бы сесть рядом, налить в блюдце чаю и пить, включась в общий хор.Словно угадав его настроение, Василь предложил:- Зайдем, почаевничаем, - и, не дожидаясь согласия, пошел на запах можжевельника. Прямо к избе с петухами.- Вечер добрый, хозяева! Как свадьбу гуляли?- Присаживайтесь, - предложил Костюхин, пожилой мужик с запорожскими усами. - Давай, мать, блюдца неси, видишь, гости!Женщина пошла под навес, в летнюю кухоньку. Видно было, что не больно-то им рады, но гнать - нельзя, не по-людски. Деревня.- Свадьбу гуляли мы хорошо, - дождавшись, пока гости отопьют чаю, ответил хозяин. - А вот что дома нас встретило, то плохо. Неладно.- Ну, тебя-то никто ни в чем не винит, Михайло, - успокоил хозяина Василь.- Ты здесь совсем в стороне.- Получается, спасибо брату. Кабы не свадьба, мне бы сейчас перед тобой оправдываться.- Да в чем оправдываться? Не повезло просто. Не на твоем, так на другом винограднике случиться могло. Вот, знакомься, сын моего боевого командира, Никифоров. Из города к нам приехал, клубное дело ставить. Надо бы нашим селянам, особенно, кто позажиточнее, деньжат для этого дела подкинуть.- Деньжат подкинуть - дело нехитрое. Да только что за клуб в церкви? Мы ведь соглашались поставить красную избу, обществом. Почто церковь было портить?- Ты, брат, того... Не нами решалось, сам знаешь. А для клуба мы ее и не портили, напротив. Забыл разве, какой она стала? А ребятишки наши прибрали ее, сколько выгребли всего, побелили...Самовар сопел, не обращая внимание на чаевничающих.- Подумаем. Осенью. Сейчас не до того, - ответил, отметая назойливых мух.- Осенью, то само собой. Сейчас бы для начала хоть трошки - литературу, книг приобрести, всякую мелочь.Хозяин сделал вид, что не слышит.- Чай вот добрый, Никитинский. Из города куплен. Пейте, пейте, и сахару не забывайте, - сахар был - вприкуску. Сколы, белые, хрупкие, лежали в сахарнице. Голубая, тонкого фарфора, сахарница меж грубой фаянсовой посуды казалась институткой на трудовой повинности.- Благодарствуем. Пора нам, - и Василь откланялся.