- Не нужно мне пряничка, - счастливо ныла Клава, уткнувшись носом в первое найденное ею у Варвары теплое место, - шею под воротником, - и вдыхая милый, только на Варваре живущий запах. - Мне больше ничего не нужно, раз ты уже есть.
- Так ты ж голодная, - терпеливо отвечала Варвара, неловко возясь с узелком, ведь Клава мешала ей своими ласками. - Вот он, на, возьми.
Она стащила с Клавы одну рукавичку и сунула ей пряник в голую руку, чтобы Клава лучше сообразила, что это еда.
- Ну, хватит тебе ныть, - строго сказала Варвара, видя, что Клава только глубже зарывается носом ей под воротник. - Ешь давай.
Клаве пришлось есть. Пряник был мягкий и вкусный, наверное, свежий.
- А на чем это мы сидим? - спросила за едой Клава, хотя ей в целом безразлично было, где жить, лишь бы вместе с Варенькой.
- Это мавзолей, - уверенно ответила Варвара, видно было, что она уже здесь давно и совсем освоилась. - Пока он, правда, еще деревянный, - будто немного застыдившись, добавила она. - Но когда-нибудь и каменный построят.
- Какой еще мавзолей? - не поняла Клава.
- Для Ленина, - ответила Варвара. - Ленин умер.
Пряник застрял у Клавы во рту. Ей сразу вспомнился весь кошмар той последней, смертельной битвы. Переложив обкусанный пряник в другую руку, Клава коснулась пальцами своего горла. Там был шрам, узкий, но плотный, теперь Клава осознала его сжатое давление на дыхание, а раньше она думала, что это какой-нибудь шарфик.
- Ленин умер, - медленно повторила она. - Свет погас.
- Ленин умер, но сила его живет, - тихо поправила ее Варвара. - Великая сила. Ленин умер, но он вечно будет стоять на страже у врат тьмы.
- Мертвый? - не поверила Клава.
- Пойдем, - поднялась Варвара. - Ты все увидишь сама.
Они вошли внутрь мавзолея. Маленькая комната была освещена ясным, длинноязыким пламенем из каменных чашечек, приделанных к стенам. Сами стены комнаты были темно-синими, и на них серебром сверкали уже знакомые Клаве таинственные письмена.
- О, - сказала Клава. - Рыбки и птички.
Посредине комнаты стоял саркофаг, в нем лежал Ленин. Он одет был в черный костюм, руки сложены были на груди, мертвенно-бледное лицо светилось в полумраке. На открытом, чистом лбу темнел один из волшебных знаков, там была цапля и еще палочки, это Клава увидела точно. Ленин спал, без дыхания и сновидений. Он напоминал Клаве не живого человека, а скорее камень, лежащий памятник на собственной гробнице.
В ногах Ленина стоял Петька со своей собачьей головой. На нем была все та же окровавленная, ободранная сорочка, в которой он проделал свой недолгий путь, что никогда не был и не будет завершен. В руке Петька держал угольный жезл, заканчивавшийся острым крюком. Остекленевшие, собачьи глаза Петьки светились, подобно ледяным фонарикам звезд. Клава поняла, что Петька стал уже богом, только не тем, о котором рассказывал медвянобородый батюшка на уроках в гимназии, а каким-то другим, может быть даже новым.
За головой Ленина, в тени плохо освещенной дальней стены, стоял Комиссар. Удивительно было, что Клава увидела и узнала его.
- Здравствуйте, - тихо сказала она. - Вы дважды спасли мне жизнь.
Я мог бы многое ответить тебе, любимая. Но что были бы тогда мои слова? Может быть, они превратились бы в тени листьев, тонких золотых листьев ивы на воде черного, заколдованного озера. Или они стали бы шепотом звезд, бесконечным, пунктирным скрипом полевых кузнечиков, в котором я слышу что-то, чего не понять, и с каждым пропадающим звуком, с каждым ударом крохотной иголочки я навсегда теряю частицу своей жизни, частицу дыхания, частицу разума, да, мой разум подобно песку сыпется сквозь мои пальцы, и ветер подхватывает его, чтобы не оставить даже формы исчезновения, чтобы мгновенно меня забыть.
Я мог бы многое ответить тебе.