В далеком Кремле, на заседании Совнаркома, оратор нервно потер рукой лоб, сдвинув на нос пенсне, заспанные глаза слезились, расплывались буквы на листке.
- Цель наша, товарищи, - медленно проговорил он.
- Ну, давай, - снова нетерпеливо шепнула Клава, стремительно падая с высоты, как черный сокол. Свет разгорался все ярче, там, впереди было спрятано в тумане ослепительное солнце. - Ну, что же ты?
- Цель наша, товарищи, - все еще говорил оратор.
- Всунь, - сцепив зубы, процедила Клава, и тут она заметила в неподвижности света мерную пульсацию, которая выдавала жизнь. "Жизнь", - подумала Клава, - "это надежда. Жизнь - это куколка смерти". И она резко повернула линию полета, чтобы пройти выше источника света, над хребтом застывшей машины.
- В том, чтобы нанести решительный удар! - вскрикнул оратор, ударив кулаком по столу.
Небо раскололось за спиной Клавы, наотмашь хлестнув ветвящимся огнем по спине покорно склонившейся земли. Земля взревела.
- Удар, который сломит наших врагов раз и навсегда! - вопил человек в сверкающем пенсне, задрав голову к потолку. Свет стекол ослепил Клаву, боль была такой, словно ей воткнули гвозди в глаза.
- Клох! Клох! Клох! - заклекотала она, проносясь над бронепоездом, сердце которого начало бить чаще, и в биении том было море ярости, Гнев Божий.
- Мы не остановимся ни перед чем, мы сметем их с лица земли! - неистово визжал козлобородый, уткнув большие пальца, как копыта, в стол. - Их нужно уничтожить!
- Клох! - плюнула кровью Клава, улетая в сторону, где почувствовала шелест и поднимающуюся в ноги росистую прохладу зеленой ржи.
- Насмерть! - вопил оратор. - Вот требование насущного момента! Наш лозунг - бить насмерть!
С грохотом бронепоезд сошел с рельс и двинулся за Клавой, зигзагами летящей низко над рожью. С башни на втором вагоне хрипло заколотил пулемет. Упершись босыми ногами в раскаленное нутро машины, братья Рагозины рванули насосные колеса, дико хохоча от томления по настоящему труду. "Товарищ Свердлов" брал разгон.
- Очень вегно, товагищ Свегдлов! - крикнул с места лысоватый человек в расстегнутом пиджаке, которого Клава еще не знала. - Именно насмегть!
Бронепоезд шел на выпускаемом под себя огне, непрерывно ускоряясь.
- Степа! - жадно гаркнул Матвей Рагозин, напрягая узлы мышц. - Поддай!
- Эх! - взвыл Степан, дернувшись и налегая на колесо.
- Поддай, Степа!
- Эх! - ухнул Степан. - Крути, Матя!
Клава летела изо всех сил.
- Смерть врагам мирового пролетариата! - вздел руки над столом человек в огненном пенсне. - Когда судьба всего человечества в опасности, не время разбираться, по какой причине отдельная личность стала по другую сторону баррикад!
Бронепоезд достиг бешеной скорости, и Клава уже не слышала его звука, только радиальное биение атомного сердца, проходящего пространство еще стремительнее, как свет. Все внутри у Клавы болело от ужасного антигравитационного напряжения.
- Революция - это лавина! - стукнул пальцами в стол Свердлов. - Она должна быть беспощадной!
Клава крутнулась и затрепетала в вихре печной волны, гонимой бронепоездом впереди себя. Она увидела сжигающие душу глаза за ослепительными стеклами пенсне, пронизывающие материю мирового сознания великой, сверхнаучной мудростью, и этого ей было достаточно.
- Клох, - нанесла удар Клава, и все, что только оставалось у нее живого внутри, вложила она в этот решающий удар.
Человек в слепящем пенсне повалился грудью на стол. Кровь изо рта его выплеснулась, забрызгав лежащие вокруг бумаги, руки и лица членов ВЦИК. Под ударом одеревеневшей головы пенсне разбилось на мелкие осколки.
- Сгоело сегце Якова, - с тяжелой скорбью произнес Ленин.
Здание вздрогнуло от далекого титанического взрыва, зазвенели окна.