Девушка в берете сказала:
— Да, ребята, а что теперь Кольцов будет говорить на кафедре про третий курс?
Компания рассмеялась, а смуглый рослый студент воскликнул:
— При чем же тут третий?
Девушка в берете подхватила:
— И верно! Четвертый!.. Подумать только — мы уже четвертый курс.
Парни и девушки глубоко, серьезно вздохнули, умолкнув на минуту.
Ступаль ощущал к студентам почти отеческое чувство с оттенком, правда, легкой снисходительности. Он подумал, что они уже, возможно, читали его статью в «Неделе», и ему хотелось, чтоб они заговорили о ней.
— Ладно, люди, — сказал, прерывая молчание, смуглый. — А кто что думает об эксперименте. У Голикова… По-моему, тут перспектива.
— Лопух твой Голиков, — сразу отозвался маленький брюнет с умным и острым взглядом. — Я ему вот на столько не верю. Пытается доказать то, что уже доказано…
— Да дело не в том, что доказано, — возразил смуглый, — а в том, что Штейнберг работал на приборах огромной точности. А Голиков с чем экспериментирует?
— Вот теперь-то мне ясно, что ничего вы, ребята, не поняли. — Рыженькая девушка обвела всех торжествующим взглядом. — Голиков рассчитал время жизни частиц чисто теоретически. А приборы ему были нужны только, чтоб зарегистрировать наличие…
Студенты заспорили еще жарче, перебивая друг друга.
— Все это ерунда, — говорил маленький брюнет. — Самое важное сейчас — Алексеев со своей время-динамической теорией. Вот. Докажет, что световой луч обладает реактивной отдачей, и будет обоснована возможность движения по вектору времени. А это косвенно подтверждается теорией кривозамкнутого пространства. Тогда и получится, как в фантастических рассказах, — они к нам из будущего, а мы к ним…
Ближайшие к студентам пассажиры слушали этот разговор, улыбались, когда студенты смеялись, серьезнели, когда те говорили о серьезном. Хотя старуха с батонами, парень в капитанке и сидевшие на соседней скамье железнодорожники не понимали научной сути спора, на их лицах было благожелательное и даже чуть растроганное выражение.
Ступаль сначала попытался проникнуть в предмет дискуссии, но это оказалось ему не по силам. Когда же студенты заговорили о путешествиях по времени, он опять ощутил превосходство над ними. Ему была смешна горячность спорящих, поскольку он твердо знал, что передвижение во времени невозможно и никогда не станет возможным…
Вовне, на воле, между тем темнело. Состав замедлил ход, приближаясь к полустанку. За окном мелькнула кабинка «МАЗа» с шофером, закурившим в ожидании, когда поднимется шлагбаум. Потом электричка остановилась. На платформе стояли девушка с большой белой собакой и поодаль молодая женщина, держащая за руку мальчика лет трех. У того в руке был красный воздушный шарик на ниточке. Собака прыгала, играя, вдруг вырвала поводок и метнулась к мальчику. Тот, испугавшись, выпустил из руки свой шар и заплакал.
Ступаль глянул на все это мельком, потом он раскрыл рот, намереваясь вмешаться и спор студентов и объяснить, в чем именно они неправы.
И вдруг…
И вдруг он почувствовал, что у него каменеют пальцы ног. Глаза его сами собой закрылись. Сделалось темно. Окаменение решительно поднялось до груди, захватило плечи, руки. Он попытался крикнуть, по не мог. Какие-то серебряные круги вертелись перед глазами. Ему показалось, будто он с бешеной быстротой летит куда-то. Так скоро, что все его тело, уже окаменевшее, рассыпается на мельчайшие кусочки, в пыль.
Это мучительное состояние длилось довольно долго. Затем Ступаль ощутил, что тело его опять есть, и понял, что уже не сидит, а лежит на чем-то твердом.
Его немного подташнивало. Руки и ноги были противно слабыми. Он открыл глаза.
Над ним было синее небо. Не вечер, как в поезде, а ясный, сияющий день. Какие-то голоса переговаривались возле него. Было свежо и тепло вместе с тем, как после грозы.
Голоса спорили.