Со временем весь широкий спектр китайских представлений относительно практического искусства жизни был унаследован чань-буддизмом, подвергшим внимательной и строгой проверке взгляды всех школ с тем, чтобы установить их сущность и смысл. Поэтому неудивительно, что одно из наиболее ярких описаний иерархии китайских философий войны содержится в трудах блистательного буддийского мыслителя XI столетия Мин-цзяо, ученого, историка и одновременно знатока чань-буддийской мистики:
«Оружие предназначено для использования против преступников; использование оружия исходит от гуманности и основано на справедливости. Оно исходит от гуманности в том смысле, что проявляется сострадание к тем, чьи жизни уничтожаются; оно основано на справедливости в том смысле, что кладет конец жестокости.
Когда жестокость останавливается справедливым образом, то возникает взаимная гармония, а не взаимная смута. Когда к тем, чьи жизни уничтожаются, проявляется сострадание, то и планы составляются для того, чтобы поддерживать жизнь, а не сеять смерть. Вот почему военные походы идеальных правителей древности называют правильными наказаниями и справедливыми свершениями.
Когда согласие среди людей пошло на убыль и наступила эпоха Борющихся царств, изменился характер военной стратегии; о гуманности и справедливости забыли, и вместо этого война стала основываться на жестокости и предательстве. Сильные государства никто не мог приструнить, самомнение государств-гегемонов росло вместе с численностью их армий, жадные государства оружием сеяли хаос, алчные государства использовали свои армии, чтобы нападать на других.
“Война – отвратительное деяние, и благородные прибегают к ней только тогда, когда избежать ее невозможно”. Вот почему совершенномудрые древности ценили нравственную силу, а не военную. Вот почему понимающие военную стратегию не должны управлять Поднебесной в одиночку.
“Облачиться в доспехи – это не путь добиться благосостояния в государстве; это способ покончить с жестокостью”.
“Погибшее государство ведет войну оружием; государство тирана ведет войну коварством; государство подлинного вана ведет войну гуманностью и справедливостью; империя ведет войну добродетелью; идеальное государство ведет войну недеянием”».
Другой представитель чань-буддизма, тоже блестящий ученый и поэт, добавляет к представленному выше описанию философии войны некоторые детали. Его наблюдения и мысли облечены в прекрасные стихи, которые он писал в неприступных горах, где скрывался после того, как стал жертвой клеветы. В его глубоком подходе к истории и беспристрастном понимании красоты и трагедии столкновения различных интересов, пронизывающих человеческую жизнь, также зримо ощущается даосский элемент, ставший неотъемлемой частью наследия чань-буддизма.
Впечатления от прочтения истории
Причитания солдатской жены
Китайский генерал на черном коне. Ок. 1815–1820
«Искусство войны» и «И цзин»: стратегия и перемены
«Искусство войны» и «И цзин» – две вечные книги китайской цивилизации; их на протяжении многих столетий, и в Китае, и в соседних азиатских странах штудировали и гражданские чиновники, и военные стратеги. «Искусство войны» впускает в мир войны культурное начало, «И цзин» впускает войну в мир культуры. В соответствии с принципами классической политической идеологии Китая военная стратегия подчиняется стратегии социальной. Вот почему главным оружием, защищающим нацию от хаоса, вызываемого хоть внешними, хоть внутренними причинами, считалась нравственная сила единого целого – народа. Далее люди могут быть объединены только теми средствами, которые пестуют общее благосостояние. Поскольку «И цзин» отличает единство от единообразия, китайская идеология утверждала, что методы эти следует адаптировать в зависимости от времени, места и тех людей, которым они призваны служить.
Ниже философия «Искусства войны», а также применение стратегии разрешения конфликта будут рассматриваться именно в духе этой традиции. О взаимо-связи между философией и наукой организации, выраженной в «Искусстве войны», и более древней «Книгой Перемен» мы говорили в нашем предисловии к переводу первого сочинения. Для того, чтобы поставить его в контекст философской перспективы, здесь, полагаем, логичнее будет начать с идей о соперничестве и войне, представленных в самом «И цзине».
Большинство читателей и Востока, и Запада знают «И цзин» как древнюю книгу предзнаменований, на протяжении тысячелетий использовавшуюся в качестве практического руководства по гаданию и предсказанию судьбы. И по сей день к ней обращаются как к непререкаемому авторитету по прогнозированию развития ситуации, но такая практика была в целом чужда ведущим философам и политическим мыслителям. Военные стратеги открыто запрещали гадания как таковое со времен как минимум таких же древних, как само «Искусство войны».
Для ученого, исследующего законы поведения в социуме, «И цзин» – это книга стратегических оценок, призванных помочь человеку жить и действовать более рационально и эффективно. Структуру ее можно условно представить в виде четырехугольника, по углам которого – четыре фундаментальные идеи, и на котором вращается круг, состоящий из трехсот шестидесяти возможных ситуаций. Цифра триста шестьдесят соответствует числу дней лунного года и олицетворяет полноту и завершенность. Эти ситуации сгруппированы в шестьдесят главных конфигураций, выраженных символическими знаками – гексаграммами по шесть элементов в каждой.
У каждой гексаграммы имеется название и главная тема, отражающая тот или иной аспект жизни и развития в круге перемен. Она сопровождается комментариями и образами изменений, которые могут произойти в человеческом мире в данных условиях, когда с течением времени возникают аналогичные возможности. Каждый из шести элементов гексаграммы, в свою очередь, тоже снабжен комментариями и образами, анализирующими заданную тему с различных углов зрения, в зависимости от разных относительных позиций, в которых люди могут оказаться в заданных условиях.