И вот, добравшись до 1981 года, он углубился в фотографии покушения на Папу Римского Иоанна Павла II[18]. Сотни изображений в достаточно высоком разрешении, а также несколько хороших видео позволяли четко рассмотреть лица находившихся на площади Святого Петра в Ватикане в момент выстрела и в первые минуты после покушения.
Вот восторженная толпа встречает автомобиль понтифика. Вот, перегнувшись через поручни кузова, Иоанн Павел II склоняется, чтобы вернуть родителям белокурую девочку лет трех, которую он только что поднял высоко над толпой. Вот, отдав ребенка, он перед тем, как выпрямиться, успевает погладить по головкам еще двух малышей. Вот папский «джип» уже трогается с места. Звучат выстрелы, и Иоанн Павел медленно оседает на руки личного секретаря и камердинера, находящихся в машине.
На кадре позади падающего Папы напротив места, откуда стреляли, Макс увидел мальчишек, пытающихся разглядеть происходящее. За ними были четко видны лица трех мужчин, один из которых, стоящий в центре, спокойно всматривается в происходящее. Остальные весьма эмоциональны и, встревоженно вытянув шеи, вглядываются, пытаясь понять, что же случилось. А этот невозмутим и смотрит уверенным взглядом человека, который понимает, что происходит.
– Есть! – вскрикнул Малин и тут же обернулся взглянуть на дремлющую Джию. И, убедившись, что не потревожил ее сон, снова опустил взгляд на экран. На фотографии был тот самый мужчина, чье лицо он обнаружил на фото, сделанном в момент убийства Кеннеди. Этот же человек был в Нью-Йорке на месте уничтожения «близнецов» и на фотографиях, присланных из России и Монако во время хищения миллиардного транша и убийства швейцарского банкира.
1963 год – Даллас, 1998 год – Москва, Монако, 2001 год – Нью-Йорк. И теперь еще и 81-й в Риме. Это был один и тот же человек, и даже большая разница в возрасте не помешала Максу узнать черты, взгляд, осанку. Тогда, в 63-м, если судить по фото, ему было примерно лет тридцать, а с римской фотографии 1981 года на журналиста смотрел уже пятидесятилетний мужчина.
Стоя у открытого окна и глядя на утреннюю суету парижского Чайна-тауна, Малин снова и снова спрашивал себя, как же так получилось, что в его руках вдруг оказалась самая большая загадка последнего столетия. Какими извилистыми путями протянулась к нему связующая нить, уходящая в далекий 1963 год и собравшая воедино совершенно не связанные на первый взгляд события? Кто дал ему эту нить – и сможет ли он, русский парень с американским паспортом по имени Макс Малин, когда-нибудь узнать всю глубокую суть произошедшего, которая, несмотря на полученные факты, пока еще не превратилась в окончательное понимание? Но она, эта суть, была где-то совсем уже рядом. Малин почти физически чувствовал, что рано или поздно вся эта невероятная мозаика окончательно сложится в единый и понятный рисунок.
Джия беззвучно села напротив окна, закутавшись в плед.
– Ты победил?
– Пока еще нет. Скорее, запутался еще больше. Открытие следует за открытием с такой скоростью, что мне становится страшно.
Он молча смотрел в окно, и внутри зрело странное чувство, связывающее воедино загадочную цепь событий и образ Джии, уютно устроившейся в несуразно большом кресле. Макс никогда никого не посвящал в подробности своих расследований, пожалуй, за исключением Ричарда Бервика, но сейчас все было по-другому. Иначе, чем раньше. Ему вдруг показалось, что эта китайская девочка должна неминуемо сыграть определенную, возможно, даже главную роль во всей этой странной истории.
Малин медленно прошел по комнате, плеснул в чашку кофе из кофейника и сел за компьютер, повернув его к Джии.
– Послушай. То, что я тебе расскажу и покажу, возможно, покажется странным и даже невозможным. Я сам еще не очень осознаю то знание, которое оказалось в моем распоряжении, и пока еще не понимаю, как и что делать дальше. Может быть, рассказывая все это, подвергаю и тебя опасности.
– Макс, наверное, это прозвучит банально, знаешь, как в примитивных романах, но в данный момент я просто хочу идти рядом с тобой. Понимаешь? Хочу! Я не знаю, что будет через день или месяц, но сейчас чувствую потребность быть возле тебя. В первую очередь потому, что мне это необходимо. Эгоизм, понимаешь ли, – улыбнулась его собеседница, – И неважно, расскажешь ли ты мне все или нет… Для меня это вторично. И если решишь молчать, то, значит, я пойду за тобой в неведении.
И Малин заговорил. В мельчайших подробностях он рассказал Джии всю историю, начиная с появления вашингтонского информатора и заканчивая сегодняшним открытием. Он показывал ей документы из архива Маршалла и демонстрировал фотографии, подробно рассказывал про события почти полувековой давности. Несколько раз удивленно поднимал глаза, слушая замечания и вопросы Джии и радостно понимая, что перед ним сидит не просто изумительно красивая и желанная женщина, а умный и вдумчивый партнер.
– Ты кто и откуда? – тихо спросил Макс, вдруг прервав свой рассказ. – Такого ведь не бывает, правда же? Ты в свои юные годы знаешь все то, о чем я рассказываю, строишь логические цепочки, как специалист из каких-то серьезных спецслужб или, в крайнем случае, как опытный журналист. И при этом ты, пожалуй, единственная в моей жизни женщина, от которой я чувствую зависимость. Я ведь почти ничего не знаю о тебе.
– Хорошо, – голос Джии снова ушел в легкую хрипотцу. – Я скажу тебе, кто я, но не думаю, что тебе это понравится. Ты ведь такой правильный и положительный во всех отношениях – почти рыцарь без страха и упрека, воюющий за правду.
– Не говори глупостей. Сейчас я в первую очередь спасаю свою жизнь. И, наверное, теперь уже и твою, так как мы вляпались в совсем нехорошую историю. Да что там говорить… Ты и сама все понимаешь. Так что говори.
– Знаешь, Макс, – продолжила Джия, не замечая возражений того, – после того, что я услышала от тебя, ты имеешь право знать правду и обо мне. Но эта правда будет короткой. Я – Джия Шень, родилась в 88-м году в Китае, в провинции Сычуань. Город Чэнду. Но это все просто цифры и места.
Главное то, что мой отец был лунг тао в Лондоне. Лунг тао в дословном переводе с китайского означает «голова дракона», а у нас так называют главу «Триады», по-вашему мафии, в каком-то отдельном регионе. Мой отец Бэй Шень на протяжении 17 лет возглавлял китайскую мафию в центральной части Лондона. А я была его цветком и смыслом жизни. К двадцати годам я смогла получить удивительное образование – от китайской науки и истории до последних научных достижений Европы и Штатов, от древних философов до Фитцджеральда и Бродского. Ну и – в нарушение всех традиций триад – я была, пожалуй, единственной женщиной, которой лунг тао разрешал присутствовать на важных встречах и переговорах.
– А сейчас что с твоим отцом? И почему ты здесь, в Париже?
– Великий Бэй Шень умер десять лет назад – летом 2008 года от странного отравления. Никто не мог понять причину смерти, и вскрытие не обнаружило никаких ядов в его организме. Но это на словах. В действительности же все близкие люди понимали, что Шеня отравили. Китайская медицина знает сотни способов отправить человека тропой смерти без каких-либо остаточных явлений.
Однако никто ничего доказать не смог, и мой великий отец ушел неотмщенным. А я не смогла больше находиться в Лондоне, где все, как мне казалось, буквально пропитано духом отца, и вскоре объявила новому лунг тао о своем решении уехать из Англии. Меня никто не удерживал, и я оказалась в Париже, где до сих проживаю те небольшие суммы, которые мне выдал казначей лондонской триады.
– Погоди! А откуда этот сводный братик, который на тебя накинулся?
– Гуанмин за свою сексуальную ориентацию и страсть к кокаину был изгнан из Семьи перед самой смертью отца. Потом он нашел меня в Париже, где зарабатывал на наркотики проституцией в гомосексуальной компании. И я его пожалела. Ведь и раньше я была единственной из всех родственников, кто тепло относился к этому непутевому мальчишке. Но теперь его больше не существует… Макс… Макс, почему ты так на меня смотришь? Я, дочка главаря триады, теперь не вписываюсь в какие-то твои моральные границы?