— Как прикажешь это понимать? — недоуменно спросил он.
— С твоей стороны очень мило позволить мне сесть в свое кресло.
— Элиза каждый день молилась за тебя, — вставила Марджори.
— Надеюсь, твои колени зажили, Элиза, — улыбнулась Гастингс девочке.
— Не люблю розовый пудинг, — буркнула та.
— Тогда не ешь, — позволила Марджори, забирая себе ее порцию.
— Ты отлично выглядишь, девочка, — сказала леди Морайна. — Я рада, что у меня такая дочь.
Гастингс засмеялась, приподняла кубок, глядя на свекровь. Но, видимо, она плохо стерла крем, которым натирала рану, поэтому кубок выпал из скользких пальцев и опрокинулся. Бургундское вино потекло на белоснежную скатерть.
Увидав перед собой лужицу, Трист потрогал ее лапкой, понюхал, старательно облизал, потом снова окунул лапу в вино. Неожиданно его тельце напряглось, скрючилось, он громко заверещал и рухнул на стол.
— Трист! — вскочил на ноги Северн. — Черт возьми, что с тобою?! Зверек не шелохнулся.
— О нет, — шептала Гастингс, — нет, нет!
— Что такое? Что с Тристом?
— Это из-за вина, он слизал его с лапы. Туда что-то подмешали. О, только не это! — Гастингс прижала куницу к груди и выбежала из зала.
Глава 25
— Милорд! — воскликнула Марджори. — Она сошла с ума? Животное сдохло, мы сами видели. Куда она его потащила?
— Вино, — бросил Северн Гвенту, бросаясь за женой. — Посмотри, чтобы его никто не трогал.
Догнав ее в конюшне, он выхватил Триста и сунул его за пазуху.
— Здесь ему будет теплее. Какой же я дурак, теперь уже все равно. Марджори права. Он мертв.
— Нет, не мертв. Отвезем его к Ведунье. Скорее. Та встретила их на пороге хижины, Альфред громко мурлыкал у ее ног.
— Куница, — закричала Гастингс, не успев соскочить с лошади. — Трист лизал отравленное вино.
Северн вытащил из-под туники обмякшее тельце и умоляюще поглядел на Ведунью:
— Пожалуйста, не дай мне его потерять.
— Я не разбираюсь в куницах. Уходи.
— Ведунья, ради Бога. — Гастингс не замечала, что у нее льются слезы. — Помоги ему. Он дорог нам обоим.
— Ну, ладно. — Взяв бездыханное тельце. Ведунья скрылась в хижине.
Альфред недовольно бил хвостом, но не издал ни звука. Северн хотел было войти следом, однако Ведунья крикнула:
— Ну уж нет, оставайся там, милорд. Гастингс, помоги мне.
Северн не послушался и, очутившись в хижине, следил за их возней.
— Открой ему рот, Гастингс, и держи.
— Что ты собралась делать? — спросил он.
— Промыть ему желудок, как человеку. Только вот сможет ли он отрыгнуть яд? Не знаю, милорд. Выйди-ка лучше отсюда. Из-за тебя здесь. не повернешься.
— Снаружи остался твой кот, так что места достаточно.
Ведунья хмуро улыбнулась, прикрикнув на Гастингс:
— Шире, шире открой. Теперь вольем ему это.
Одна ложка, вторая, третья. Казалось, прошла целая вечность, но тельце куницы оставалось мягким и безжизненным. Гастингс, державшая руку там, где должно было находиться сердце, вдруг почувствовала слабый толчок.
— Он жив, — шепнула она. — Северн, пощупай.
Ему тоже показалось, что сердце бьется, хотя он не был в этом уверен. Он взглянул на заплаканное лицо жены.
Знахарка вдруг схватила Триста, принялась его трясти, потом уложила на шаткий столик, мяла его, опять трясла, снова мяла. И так без конца.
— Понятия не имею, где у этой твари кишки.
Надеюсь, жму там, где надо.
Трист вздрогнул. Когтистая лапа чуть царапнула Северну руку.
Неожиданно зверек вскочил, невесомое тельце дрожало и корчилось, с трудом извергая из себя яд.
— Он может умереть от судорог.
— Другого способа нет, Гастингс.
Северн начал легонько массировать кунице живот.
Но вот желудок опустел, и Трист затих на столе, больше похожий на мертвого, чем на живого.