Лучше дождусь, пока упаду в обморок от боли, тогда его вырвет один из братьев.
— Кто приблизился к этой женщине? — раздался окрик настоятеля. — Ты разговаривал с нею? Ты принял от нее дьявольское зелье? — Дельфиниум полетел на пол.
Монах едва не плакал от обиды, глядя на рассыпанные под ногами семена.
— Отец Михаил, — прошептал несчастный, — это же ничтожная помощь от зубной боли. У леди не было никаких дьявольских мыслей.
— То, что она тебе дала, отравит дьявольскими видениями твой сон, брат мой. Ты взалкаешь женской плоти, и сие развратит тебя.
Гастингс с большим трудом удержалась, чтобы не прибить настоятеля. Если бы он сам корчился от зубной боли, снес бы он ее безропотно или бы рискнул принять от нее лекарство, обрекая себя на дьявольские видения?
— Идем отсюда, — позвал ее Северн, — ты ничем не поможешь этому брату. Не спорь. Брат — член ордена и обязан выполнять устав.
Он потащил жену за собой, а Гастингс все оглядывалась на несчастного, прижимавшего к щеке ладонь.
— Я не хочу будоражить несчастных братьев. Давай полежим рядом, как брат с сестрой.
Они начали устраиваться на ложе в отведенной для них келье, но не успели еще завернуться в одеяла, как из зала донесся вопль.
Северн, только собравшийся погладить жену по груди, вскочил и с мечом в руке бросился на крик.
Гастингс, закутанная в одеяло, вышла следом и увидала несчастного монаха, скрючившегося на каменном полу. Он громко стонал, зажимая рот окровавленными руками. Над ним склонился настоятель, который держал выдранный зуб и злорадно увещевал:
— Ну, вот и все. Перестань ныть!
— Я могла бы остановить кровотечение, — прошептала Гастингс мужу на ухо.
— Нельзя. Если ты попытаешься что-то сделать, настоятель впадет в религиозное исступление. Идем спать. Теперь светает рано. Хорошо бы кончился дождь, а то противно здесь оставаться.
На рассвете Северн разбудил ее поцелуем в висок. Гастингс нежно погладила мужа по лицу, прошептав:
— Я рада, что ты оставил меня с собой.
— Только у нас, к сожалению, нет времени для должной благодарности.
Спустя час они покинули аббатство Вигама, и Гастингс в последний раз оглянулась на мрачное сооружение. Даже при дневном свете оно выглядело не менее зловещим.
— Интересно, а в монастыре еще более неуютно?
— Бенедиктинцы находят удовольствие в умерщвлении плоти, — заметил Гвент.
— Пусть себе гниют на корню. Вряд ли это угодно Господу, хотя кто знает?
Табару стало легче, он даже насвистывал и рассыпался в благодарностях перед Гастингс.
— Мальчишка, — пробурчал Северн. — Такие быстро разгораются и кричат о своей любви, чтобы так же быстро остыть. Нужно прижать его, как следует, чтобы не заглядывался на тебя. А если окажется упрямым, займись им всерьез.
Гастингс засмеялась и похлопала мужа по руке.
— Слава Богу, он не разрушил чудо, — тихо произнес Гвент.
Ему не доводилось видеть, чтобы хозяин так просто вел себя с женщиной. Он и с мужчинами-то всегда разговаривал отрывисто и сурово, а теперь то и дело смеялся, что уже казалось чудом. И его люди несказанно этому радовались.
Глава 15
На пятый день они добрались до Йоркшира и от Лидса направились на восток, к городу Хоуксмеру, расположенному на побережье, возле которого стоял Лэнгторн. Гастингс радовалась, что скоро увидит замок мужа, и беспокоилась о матери Северна. Бедняжка. Недуг, поразивший рассудок, ужасен тем, что при нем нет ни ран, ни лихорадки, ни сломанных костей. Для Гастингс он оставался тайной и оттого внушал ей страх и опасения.
Замок Лэнгторн, построенный на невысоком взгорье в устье реки, выглядел ужасно старым, а черные валуны стен казались беспорядочной кучей, некогда сваленной посреди поля. В стенах сияли громадные дыры, поля были убогими и запущенными, а люди — голодными и заморенными.