«Сидеть надо, придвинувшись поближе к столу, но не опираться на него локтями»; «Воздержитесь от смеха во время еды, не повышайте голос»; «Пользуйтесь салфеткой, а не носовым платком», – Билли был так взвинчен, что уже не мог взять в рот ни крошки. Уставившись на скатерть, он съежился и попытался стать как можно более незаметным.
– Неприлично дуть на суп, чтобы его остудить, и разумеется… – тут Анна снисходительно засмеялась, – его не полагается пить! Суп надо есть ложкой, стараясь при этом не производить хлюпающих или чавкающих звуков.
Билли, успевший согнуться в три погибели, перестал лакать суп, распрямился и вытер рот тыльной стороной ладони. Он воровским движением поднял ложку, с недоумением повертел ее в руках, потом погрузил в тарелку с супом. Изо всех сил стараясь не чавкать, он целиком засунул ложку в рот и обхватил ее зубами за черенок с таким громким клацаньем, что все невольно взглянули на него. Билли нервно рыгнул.
Броуди веселился от души. Двадцать лет назад мать научила его и Ника правильно вести себя за столом, но с тех пор у него не было случая попрактиковаться. Однако в сравнении с Билли он держался за столом просто как принц Альберт <Принц Альберт, или принц-консорт (1819-1861),-супруг королевы Виктории.> . Поэтому основное внимание преподавательницы хороших манер пришлось на долю невезучего Билли.
Броуди сидел справа от Анны, О’Данн – слева, а Билли – напротив них. К обеду все переоделись. Анна надела жемчужно-серое платье из какой-то тонкой ткани, наверное, из шелка, в темно-серую полоску. Броуди понравилась ее прическа: элегантный воздушный узел на макушке вместо обычного строгого пучка, стянутого на затылке. А в пламени свечей отдельные пряди вспыхивали золотом и красной медью…
– Глазеть тоже считается неприличным, – на этот раз замечание последовало от адвоката.
Броуди неторопливо перевел взгляд на молчавшего до сих пор О’Данна. Ему и раньше не раз приходило в голову спросить себя, уж не влюблен ли О’Данн в Анну. Он, конечно, всячески ее опекал, но Броуди никак не мог решить, чем продиктована эта преданность – любовью или бескорыстной дружбой. Он вдруг понял, что надеется на последнее, а потом подумал: да не все ли ему равно? Какая разница? Ровным счетом никакой.
Все дело было в том, что миссис Бальфур (похоже, ему придется и дальше звать ее так; для нее это чертовски много значило) пережила сильнейшее потрясение. Он на собственном и очень личном опыте убедился, что она находится в крайне уязвимом положении, и ему до смерти не хотелось, чтобы, воспользовавшись благоприятным моментом, – пусть даже такой порядочный и «правильный» тип, как этот адвокат, – подцепил ее, не дав ей времени опомниться и прийти в себя.
Проглотив еще один кусок свинины, Броуди окинул взглядом стол в поисках чего-то, чем бы ее запить.
– А нет ли здесь чего-нибудь выпить, кроме этого клопомора? – спросил он, встряхнув дольку лимона в чашечке с водой, стоявшей перед его прибором.
К его вящему изумлению, у О’Данна вырвался смешок. Справившись с собой, адвокат вопросительно взглянул через стол на Анну.
– Это чаша для ополаскивания пальцев, – деловито сообщила Анна. – Из нее не полагается пить, в нее нужно обмакивать кончики пальцев после еды.
Она нахмурилась, повернувшись к О’Данну, который продолжал тихонько посмеиваться.
– Это простительная ошибка, Эйдин, и нет нужды над ней смеяться. Кстати говоря, у французов принято полоскать рот этой водой, хотя ни один англичанин, разумеется, никогда так не поступит.
Адвокат мгновенно обрел обычную серьезность.