Аннотация: «Возлюбленных все убивают», – сказал однажды Оскар Уайльд и этими словами печально и гениально сформулировал некое явление, которое существовало столетия до него и будет, увы, существовать столетия после. Будет существовать всегда, доколе есть на свете любящие и любимые, потому что не всегда любовь обоюдна и не всегда приносит она только счастье. Человек – существо несовершенное. И, к сожалению, не слишком-то доброе. Если он обижен тем, что его недооценивает любимая или любимый, если на его чувства не отвечают, он склонен озлобляться, а порою и мстить.
Елена Арсеньева
Роковая любовь
(Нинон де Ланкло, Франция)
– Нинон… Боже мой! Нинон, вы ли это? Помните меня?
– Маркиз де Жерсей… Неужели вы думаете, что я могла забыть вас? Я вас узнала с первого взгляда!
– Вы мне льстите, дорогая, ведь за те двадцать лет, что мы не виделись, я порядком постарел.
– Все стареют, маркиз, все стареют… – проговорила изящная дама с яркими синими глазами, нежным лицом и темными, небрежно уложенными кудрями. Она была поразительно хороша, и редкий мужчина, гуляющий в ту пору по Тюильри, не задерживал на ней восхищенного взгляда.
– Все, кроме вас, прекраснейшая! – усмехнулся человек с лицом, столь щедро изборожденным морщинами, что оно казалось изрезанным резцом. – Вы все такая же, вы все такая же, какой были во время наших незабываемых свиданий. Ничуть не изменились! Увидев вас, я уж решил было, что годы обратились вспять. Этих двадцати лет как не бывало!
– Что?! – раздался рядом недоверчивый возглас, и прекрасная дама повернула голову.
На нее изумленно и восторженно смотрел молодой человек, одетый столь же роскошно и изысканно, как и маркиз де Жерсей. Вообще между ними наблюдалось изрядное сходство, вот только глаза у молодого человека были не темными, как у маркиза, а синими, чем-то напоминающими глаза дамы.
– Дорогая моя, – сказал де Жерсей, – позвольте вам представить моего воспитанника. Альберт де Вилье – сын одной… одной моей давней приятельницы, которой… которой давно нет с нами. Я был в некотором долгу перед его матерью, а потому присматриваю за ним. Прошу извинить неотесанность молодого человека, он буквально несколько дней назад прибыл из провинции, из моего бургундского имения. У меня хватило времени только отправить его к хорошему портному и куаферу, однако заниматься его манерами было пока недосуг. Поэтому он и позволил себе прервать нашу беседу.
– Да будь я воспитан при дворе и проходи курс хороших манер у самого шевалье де Лозена, которого считали воплощением куртуазности, и то я потерял бы власть над собой, увидев вас, мадам де Ланкло! – пылко и вполне комильфотно воскликнул юноша.
У него был приятный голос, правильные черты, чудесная улыбка. Но самым красивым в его лице были все же глаза.
– О, вы знаете меня? – улыбнулась дама, которую и в самом деле звали Нинон де Ланкло. – Однако не стоит называть меня мадам. Я никогда не связывала себя узами брака.
– И материнских чувств… – пробормотал де Жерсей, как пишут драматурги, «в сторону».
– Это потому, что нет на свете мужчины, который оказался бы достоин такой красавицы, как вы, мадемуазель! – пылко воскликнул Альберт. Он, кажется, не слышал слов своего опекуна, а если даже и слышал, то не обратил на них никакого внимания.
Однако слуха Нинон они явно достигли, потому что она повернулась к Жерсею и чуть приподняла брови. Тот в ответ еле приметно кивнул.
По лицу Нинон прошла тень, что вряд ли кто мог заметить: красавица безупречно владела собой. Миг – и лицо ее выражало все то же милое спокойствие, которое составляло непременную часть его очарования.