— Роджер потер шею, где кольчуга раздражала кожу поверх сбившейся под ней туники. С Честером надо ухо держать востро: мало того, что он был не во всем надежен, дураком он тоже не был. — Клянусь тебе, — продолжал Роджер, греша против истины, но не искажая правду буквально, — никаких конкретных планов не принято. Гонту хотелось поскорее домой, он постарел и быстро устает, а Сторм, сам, наверное, знаешь, в Шотландии. Глостер, — он брезгливо сморщился, — вообще никакого интереса не проявляет, а меня самого занимает кое-что другое.
— А ты изменился, Роджер.
— Что ты хочешь сказать? Я стал старше, повидал свет, но не думаю, что стал другим.
— Значит, клянешься, эге? — Честер внимательно следил за лицом молодого человека, бросая на него быстрые взгляды. — Не сомневаюсь, что ты говоришь правду, раз клянешься, но боюсь, твоя правда похожа на правду Сторма, когда тот клянется: полправды есть, а полправды нету!
Херефорд покраснел: замечание попало в точку.
— Что еще хочешь знать? Сам понимаешь, нам надо встретиться с ними еще, а сейчас какие планы? Ты тоже изменился, если приходится объяснять такие простые вещи.
— Мне объяснять не надо. Сам слышу и вижу, но не ожидал, что мне придется клещами вытаскивать из тебя новости.
— Какие новости еще надо? — спросил Херефорд с раздражением и так громко, что Элизабет, занятая слугами, услышала его и поспешила к спорящим. — Я сказал все, что знаю и чего ты еще не слышал. Или ты хочешь послушать какие-нибудь сказки?
— Ты не упомянул Генриха и что происходит во Франции. Это тайна?
Элизабет хотела было вмешаться в разговор, но, прочитав на лице Херефорда чувство облегчения, остановилась, чтобы слушать дальше.
— Ах Генрих! — пожал плечами Роджер. — Тут и рассказывать нечего.
— Ты заметно охладел по сравнению с последним разом. Что случилось?
— Охладел по отношению к Генриху? Нет, совсем не то. У него нет своей роли в ближайшем будущем, которое меня очень занимает… Он приедет, когда это будет безопасно. Дэвид Шотландский посвятит нас в рыцари. Тогда я присягну Генриху как наследнику английского престола. Это вполне по правилам. Стефан открыто не расторгал соглашения о том, что Генрих наследует его корону. Все как полагается. Я присягаю Англии, не связывая свою честь с королем Стефаном.
Выражение облегчения на лице молодого графа, которое Херефорд тут же попытался скрыть, Честер видел так же ясно, как и его дочь. Не ускользнуло от внимания Честера и замечание относительно предстоящих забот, но ему хватило ума не давить на юношу, терпение которого было уже на пределе. У него еще будет время узнать все интересное, решил Честер, считая Роджера слишком откровенным и прямодушным, чтобы долго хранить тайны. Не знал только Честер, какую школу прошел Херефорд за эти два года. Зато он был близок к истине, заметив, как изменился Херефорд. Взяв из рук дочери бокал вина, Честер выпил и заговорил снова.
— Ты продолжаешь считать Генриха нашим? Он молод. Сможет ли он собрать баронов под английской короной?
— Собрать? — засмеялся Херефорд. — Он просто сгребет их в кучу, если они заартачатся. Клянусь Господом Богом, Раннулф, Генрих — это фигура. У нас не было такой после смерти первого Генриха. А может, даже и почище будет: в нем соединились ярость и устремленность старого короля с добрым характером отца. Ему совершенно чужды замкнутость матери и угрюмость деда. Не знаю человека более жизнерадостного, кто бы так любил посмеяться и поболтать. Говорит он не умолкая. Его надо видеть. Он изъясняется по-французски, пишет на латыни и тут же, не поверишь, одним глазом что-то читает или просматривает счета.
— Значит, молодой король — само совершенство?
— Нет, конечно. Он — человек, и не без греха, но король он будет хороший.