— Скажи Эмили, я приду домой завтра, — выдавил из себя Петер и с неожиданной для его безжизненного тела силой выдернул руку. Глаза его налились яростью.
— Но… мама умерла… уже три года назад, — задыхаясь от отчаяния, пробормотала Виолетта.
Петер уставился на дочь, словно перед ним был иностранный посол, чью тарабарскую речь он отказывался понимать.
— Папа, ты мне нужен, — упавшим голосом прошептала Виолетта.
— Завтра, — слабо повторил Петер и стал медленно заваливаться на соседа. Голова его безжизненно повисла на слабой шее. Он замер. Сосед Петера, похожий на скелет в лохмотьях, увлеченный призрачными видениями, даже не почувствовал, что на него навалился безжизненный мешок с костями. Виолетта поняла, что отца засосало в наркотическую полуявь. На глаза ее навернулись слезы.
— То же самое ты говорил мне вчера. — Вчера, и позавчера, и много недель и месяцев назад, так много, что Виолетте было не сосчитать.
— Виолетта! — раздался за спиной девочки юный встревоженный голос.
Виолетта отерла слезы рваным грязным рукавом платья, повернулась и пошла по лестнице вверх, навстречу своему другу Ральфу. Едва она поднялась из подвала, как он безжалостно схватил ее за руку и закричал:
— Почему ты снова и снова возвращаешься сюда? Мужество покинуло Виолетту. Она протянула руку, и дети побежали по аллее, прочь от этого гиблого места.
Вдоль аллеи стояли полуразвалившиеся лачуги. Влажная штукатурка отвалилась от стен, обнажая внутреннее пространство дома; на крышах замерли куски черепицы, вот-вот готовые сорваться вниз. На пробитых временем и бесчисленными подошвами ног ступенях домов праздно сидели мужчины и женщины. Возле них, в пыли, копошились худосочные ребятишки с просвечивающей кожей. Уныло плакали грудные младенцы.
— Не суйся не в свое дело, — глядя себе под ноги, сказала Виолетта, адресуя замечание своему спутнику.
Ральф был веснушчатым пареньком одиннадцати-двенадцати лет с волосами соломенного цвета. Как и его подружка, он был худ и одет в лохмотья. Глаза его, мудрые и проницательные, казалось, принадлежали взрослому, умудренному жизненным опытом человеку.
— Он никогда не выйдет оттуда!
— Не смей говорить так! — воскликнула девочка и с силой всадила крошечный кулачок под тщедушное ребро мальчишки.
Парнишка взвыл и, не помня себя от унижения, толкнул девочку прямо в грязь. Виолетта поднялась с полными гнева глазами. Ральф неожиданно смягчился:
— Извини, просто я боюсь, что ты загубишь себя в этом притоне.
Губы у девочки дрожали. Она с трудом выдавила:
— Я должна сделать это. А что, если… он умрет? Мимо детей, пошатываясь, прошли два пьянчужки.
— Он и так умрет, — вынес безжалостный приговор Ральф. — Все умирают. Мы с тобой тоже умрем.
Виолетта не ответила. К ним приближался прелестный двухместный экипаж, запряженный двумя серыми кобылками. Лошадьми правил кучер, одетый в ливрею. Поравнявшись с детьми, экипаж остановился. Все вокруг, казалось, замерло. Нищие бездельники замолчали и во все глаза воззрились на карету.
Дверца экипажа распахнулась, и из кареты вышел джентльмен в черном костюме и черной шляпе. Он опирался на трость с набалдашником в виде головы орла. Джентльмен двигался очень осторожно, стараясь не угодить в грязь до блеска начищенными ботинками. Лицо солидного господина украшали бакенбарды «котлеткой». Он посмотрел на Виолетту и улыбнулся.
— Добрый день, маленькая Виолетта. Ведь тебя так зовут, не правда ли?
— Не отвечай ему, — приказал девочке Ральф, беря ее под локоть. Лицо мальчика побледнело, а веснушки, наоборот, вспыхнули. Дети стояли не шелохнувшись.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — дрожа всем тельцем, спросила девочка.
Она не знала этого модного господина. Однако сомневаться в том, что он очень богат, не приходилось.