Многие рассуждения Гумбольдта существенно глубже концепций современной лингвокультурологии. Например, по Гумбольдту, сила культурного начала в самом своем существе человеку не доступна. Она открывается косвенно через свои проявления (язык и цивилизацию). Поскольку непосредственное проникновение в мир культуры невозможно, то всякое постижение его есть реконструкция, восстановление, предугадывание ее черт. Язык – главное проявление человеческой культуры. Проблема взаимоотношения языка и культуры становится одной из центральных в творчестве Гумбольдта. Между языком и культурой существует отношение воплощаемости; культура воплощается в языке.
Таким образом, лингвокультурологическая концепция Гумбольдта выходит на уровень анализа цивилизационной составляющей этнической культуры, чего до сих пор не достигла современная лингвокультурология.
Глубина лингвокультурологической концепции Гумбольдта проявляется и в том, что философски осмыслив проблему генезиса языка, Гумбольдт переносит ее на такую плоскость, где фактор времени как бы иррелевантен. Его рассмотрение ориентировано не на внешние факторы происхождения, а на внутренний генезис, усматривающий в языковой способности не только уникальный дар человека, но и его сущностную характеристику. Касаясь генезиса языка, В.Гумбольдт рассматривает два возможных допущения. Факт сложности строения языка может навести на мысль, будто эта сложность – явление вторичного характера, то есть результат постепенного усложнения простых структур в ходе времени, либо она продукт культуры его создателей. Гумбольдт опровергает как первое, так и второе допущение. Факт сложности языковой структуры не представляется ему достаточной логической основой для правомерности вышеуказанных допущений. «Для того, чтобы человек мог постичь хотя бы одно-единственное слово..., весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем»[12]. «Каким бы естественным, – говорит он, ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу»[13].
В понимании Гумбольдта, язык тесно связан с культурным развитием человечества и сопутствует ему на каждой ступени его развития, отражая в себе каждую стадию культуры. Языку «присуще очевидное для нас, хотя и необъяснимое в своей сути самодеятельное начало, и в этом плане он вовсе не продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа, не создание народов, а доставшийся им в удел дар, их внутренняя судьба»[14].
Согласно его концепции целостности языка, нашедшей свое завершение в понятии внутренней формы языка, каждый, даже мельчайший языковой элемент, не может возникнуть без наличия пронизывающего все части языка единого принципа формы.
Лингвокультурологическая концепция помогала Гумбольдту разобраться в проблеме происхождения языка. Гумбольдт критиковал распространенную идею о том, что возникновению языка, якобы, предшествовали мыслительные усилия его создателей. По Гумбольдту, сознательным творением человеческого рассудка язык объяснить невозможно. «Именно из самого первобытного состояния мог возникнуть язык, который сам есть творение природы», но «природы человеческого разума»[15]. Гумбольдт тем самым подчеркивает уникальность языка как культурного феномена и обращает наше внимание, с одной стороны, на неосознанную форму его существования, а с другой стороны, – на его интеллектуальную активность, заключающуюся в «акте превращения мира в мысли»[16]. Это означает, что, «с необходимостью возникая из человека», язык «не лежит в виде мертвой массы в потемках души, а в качестве закона обусловливает функции мыслительной силы человека»[17].
Язык, по словам Гумбольдта, представляет собой «вечно порождающий себя организм», создание которого обусловлено внутренней потребностью человечества.
Одна из центральных в лингвокультурологической концепции Гумбольдта – проблема соотношения языка и мышления. Практически все его сочинения по языкознанию в большей или меньшей степени затрагивают этот вопрос. В специально посвященной ему небольшой статье («О мышлении и речи») Гумбольдт видит сущность мышления в рефлексии, т.е. в различении мыслящего и предмета мысли. Далее в этой же статье через мышление он дает определение языка, подчеркивая этим их тесную связь: «Чувственное обозначение единств, с которыми связаны определенные фрагменты мышления для противопоставления их как частей другим частям большого целого, как объектов субъектам, называется в широчайшем смысле слова языком»[18].
В рамках своей лингвокультурологической концепции Гумбольдт высказывает идею о том, что человек ищет знак, с помощью которого он мог бы представить целое как совокупность единств. Когда он подыскивает эти знаки, его рассудок занят различением, расчленением, анализом. Далее он строит целое, синтезирует понятия, допускающие свободную обработку, вторичное разъединение и новое слияние. «В соответствии с этим, – пишет Гумбольдт, – и язык выбирал артикулированные звуки, состоящие из элементов, которые способны участвовать в многочисленных новых комбинациях»[19]. Мысль, деятельность – вполне субъективные, – в слове становятся чем-то внешним и ощутимым, становятся объектом, внешним предметом для себя самих и посредством слуха, уже как объект, возвращается к первоначальному источнику. Мысль при этом не теряет своей субъективности, так как произнесенное мной слово остается моим. Только посредством объективирования мысли в слове может из низших форм мысли образоваться понятие. Связь языка и мышления настолько безусловна, что «язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции человека»[20]. Но язык обычно развивается только в обществе и человек понимает себя только тогда, когда на опыте убедится, что его слова понятны и другим людям.
Антропологическая составляющая лингвокультурологической концепции Гумбольдта проявляется в его идее о том, что необходимая взаимосвязанность, взаимообусловленность, взаимовлияние языка и мышления является тем фактором, который «делает человека человеком», отличая его от остальной природы. Природный звук, по Гумбольдту, завершает лишь «чувство», мысли же необходим язык: «хотя чувство везде сопровождает даже самого образованного человека, он тщательно отличает свой экспрессивный крик от языка. Если он настолько взволнован, что не может даже и подумать отделить предмет от самого себя даже в представлении, у него вырывается природный звук, в противоположном случае он говорит и только повышает тон по мере роста своего аффекта»[21].
Связь языка и мышления обуславливает и особый взгляд Гумбольдта на происхождение языка. По его мнению, зарождение языка не может происходить по отдельным кусочкам или отдельным словам: «Для того, чтобы человек мог понять хотя бы единственное слово не просто как душевное побуждение, а как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих связях уже должен быть заложен в нем». Так как в языке нет ничего единичного, и «каждый отдельный его элемент проявляет себя лишь как часть целого»[22]. Надо отметить, что это последнее положение получило многообразную интерпретацию лишь у языковедов XX века, положивших понятия системы и структуры в основу своих лингвистических теорий.
В работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» Гумбольдт выдвигает тезис: «Язык не есть продукт деятельности, а деятельность»[23]. Он подчеркивает, что истинное определение языка как энергеий может быть только генетическим. «Язык представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, направленную на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли». Форма языка при этом рассматривается как нечто «постоянное и единообразное в этой деятельности духа»[24].