Двое сидят у стола.
Молчат.
Напротив, на включенном мониторе, окном в ночи светится незаконченный абзац; впрочем, он, этот абзац, вдобавок еще и неначатый.
Двое сидят у стола.
Молчат.
На краешке стола ночной бабочкой, уставшей от жизни, трепыхается под сквозняком клетчатый листок бумаги.
Сплошь исписанный беглым, летящим, чужим почерком.
Красным карандашом внизу обведен отрывок; отрывок без начала и конца.
Двое сидят у стола.
Молчат.
Перед ними – несколько страниц, распечатанных на струйном принтере.
Черные буквы на белой бумаге.
Слова, слова, слова…
Снова флейта – на этот раз протяжно, тоскливо, вздрагивая всем телом нервной мелодии.
Барабаны молчали.
Тени бродили по белому лицу, по женской маске, вдруг ожившей в ночи, полной теней, звуков и напряженного внимания.
Голова запрокинулась, всплеснув прядями длинного, до пят, парика. Обилие света пламенем охватило маску, изменчивость наложилась на неизменность, и неживой лик на миг оживился ликованием.
Тени – волнующие, завораживающие.
Тени…
Смятение чувств.
Нога в белоснежном носке поднялась, притопнула. Одинокий звук, неожиданно гулкий из-за укрепленного под досками кувшина, не спеша побежал прочь, в темноту… дальше, еще дальше…