Я почти переступил порог и находился в первой фазе наблюдения, когда глубокий звучный голос позади меня спросил:
– Ну, Наблюдатель, как дела?
2
Я привалился к тележке. Нельзя так резко отвлекать человека от работы. Это всегда болезненно. На мгновение в мое сердце впились когти.
Лицо стало горячим: глаза ничего не видели, рот наполнился слюной. Я со всей возможной поспешностью предпринял защитные меры, чтобы замедлить метаболизм и отключиться от своих инструментов. Я обернулся, насколько можно скрывая дрожь.
Гормон, третий член нашей маленькой компании, стоял, весело скалясь, и смотрел на мое недовольство. Я не мог сердиться на него. Не следует сердиться на несоюзных, что бы ни произошло.
Я с усилием произнес сквозь сжатые губы:
– Твои изыскания увенчались успехом?
– И большим. Где Эвлюэлла?
Я показал вверх. Гормон кивнул.
– Ну, что ты обнаружил? – спросил я.
– Этот город, несомненно, Роум.
– Никто в этом и не сомневался.
– Я сомневался. Но теперь у меня есть подтверждения.
– Да?
– В кошеле. Погляди.
Он извлек из-под туники свой кошель, поставил его на землю рядом со мной, раскрыл настолько, чтобы туда могла пролезть рука. Бормоча что-то себе под нос, он начал вытаскивать нечто тяжелое из его нутра, нечто из белого камня: длинный мраморный цилиндр, как я теперь видел, длинный и изъеденный временем.
– Из храма императорского Роума! – восхищенно воскликнул он.
– Не надо было брать его оттуда.
– Погоди! – закричал он и снова сунул руку в кошель. Он вытащил полную пригоршню круглых металлических пластинок и со звоном высыпал их к моим ногам. – Монеты! Деньги! Погляди на них, Наблюдатель! Лица царей!
– Кого?
– Древних завоевателей. Разве ты не знаешь историю минувших веков?
Я с удивлением взглянул на него.
– Ты говоришь, что не входишь ни в один союз, Гормон. А не может быть так, что ты – Летописец и скрываешь это от меня?
– Погляди на мое лицо, Наблюдатель. Могу ли я принадлежать к какому-нибудь союзу? Разве Измененного туда возьмут?
– Пожалуй, – сказал я, оглядывая его золотистые волосы, толстую восковую кожу, багрово-красные глаза, щербатый рот. Гормон был вскормлен гератогенетическими лекарствами. Это был урод, прекрасный в своем роде, но все-таки урод. Измененный, вне человеческих законов и обычаев Третьего Цикла Цивилизации. У Измененных не было даже своего союза.
– Тут есть кое-что, – сказал Гормон. Кошель был невероятно вместительным, в его серый морщинистый зев мог при необходимости войти целый мир, и в то же время он был размером с руку, не больше. Гормон достал оттуда части механизмов, катушки с записями, угловатые предметы из коричневого металла, которые могли быть старинными инструментами, три квадратика сверкающего стекла, пять обрывков бумаги (БУМАГИ!) и еще целую кучу разных старинных вещей.
– Видишь, – сказал он. – Плодотворная прогулка, Наблюдатель. И все это собрано не просто так. Каждая вещица записана, снабжена этикеткой: пласт, возраст, местонахождение. Здесь у нас десять тысячелетий Роума.
– А стоило ли брать эти вещи? – спросил я с сомнением.
– Почему бы и нет? Кто их хватится? Кто в наше время заботится о прошлом?
– Летописцы.
– Для их работы не нужны предметы.
– Но зачем тебе это нужно?
– Меня интересует прошлое, Наблюдатель. Я несоюзный, и я увлекаюсь наукой. Что тут такого? Разве урод не может искать знания?
– Конечно, конечно. Ищи, если хочешь. Заполняй свое время. Это Роум.
На восходе мы отправимся. Я надеюсь найти там работу.
– У тебя могут быть затруднения.
– Почему это?
– В Роуме сейчас полно Наблюдателей, можешь не сомневаться. Вряд ли будет большая нужда в твоих услугах.
– Я буду искать милости Принца Роума, – сказал я.