Те же самые темы – темы смерти и бессмертия, обретения иного качества, мы видим и в приложении к Лунным узлам, к Змеям-драконам20.
Греки называли змея, кусающего свой хвост, Уроборосом. Символически он представлял собой непрекращающийся цикл зарождения жизни, смерти и последующего возрождения. Символ вечности. Змей же, порубленный на куски, оставивший свой хвост на земле, был символом линейного времени, символом преходящей человеческой жизни в плотном мире. Хвост змея – своего рода небесная пуповина, упавшая на Землю. Небесная пуповина, перерезание которой разрывает Уробороса. Круг, таким образом, разомкнут, вечность утеряна.
▪ Одна была девочка, 12-ти лет. Ходила она в пруд купацця, со своим подружкам. Подружки вышли, оделися, – у её одежды нет.
– Ну, идите, как-небудь розышшу одежду.
Выходит жмей из воды:
– Вот ваша одежда; пойдитё ле за меня взамуж?
– Как я пойду? Ведь мене нельзя итти!
– Ну, скажи слово, што «пойду»!
Она сказала, што «пойду». Оделася, приходит домой.
Назад тому проходит четыре года. За одново господина [её] просватали. Про это дело жмей услыхал. Пошол до её, украл ету девочку. Жоних приезжа́ёт – объесьняют ему. Потужили етому горю. Нехто не мок пособить.
Прожила она в пруду три года, прижила себе мальчика и девоцьку. Выпросилася на́ госьти на родину – от жьмея. Отпусьтил он её. Приходит блись дому своево; увидала мать в окно, стритила хорошо её.
– Где, дочка, проживаёшь?
– Там и там проживаю я.
– Как приходиш, розговариваш с ним?
– Я приду: «Жьмей, жьмей, отвори мене двери!» То вода раздваиваетца, ока́зываётца калидор; лисьница крутая.
Мати сжалилася, взяла шашку, дошла до пруда; голос подведи́ла, как и дочька разговаривала:
– Зьмей, отвори мне двери, – говорит.
Отворил змей двери. Она шашкой все головы сьнесла. Вода кро́вьёй змутилась.
Приходит назать:
– Ну, я топере от е́тыё напасти тебя освободила! Не пойдёшь тепере туда.
Доци услыхала розговор, заплакала, не стала завтрику дожидать – взяла мальчика и девочьку и потом она заревела: жьмей не́ жив. Кричит:
– Сынок, буть ты несчасной на век тепере. Ударяйся о́ землю и делайся водены́м раком. Отныне до веку ползай! А ты, дочка, ударяйся о зе́млю, сделайся пли́шкой21 – лети на век порхай. А я ударюся о́ землю – сделаюсь кокушкой, полетю на весь век коковать. Мы фсе бу́дём в поминке. Тебя, сынок, будут дворяна поминать, а меня – хресьяна.
Змеи, таким образом, стали одновременно и символом смерти, и символом бессмертия.
Это же мы видим и в образе Кощея Бессмертного русских народных сказок. Кощей назван бессмертным, но вместе с тем сказочному герою, отыскивающему свою суженую, известно, что смерть Кощеева заключена в яйце. Яйцо есть символ новой жизни. Птенец, вылупляясь из яйца, обретает новое качество, перерождается и умирает для прежней жизни. Сковывавшая его прежде скорлупа отброшена, подобно тому, как, умирая, человек отбрасывает скорлупу своего тела, отбрасывает свой гороскоп и возвращается в вечность.
Это и есть мистерия Прозерпины, мистерия смерти для старого и перехода в иное качество22. Прозерпины, чей нумерологический код и заключает в себе имя верховного владыки Неба Перуна, мчащегося по небу на пылающей колеснице и сыплющего на землю огненные стрелы23.
Итак, мы видим, что языческие боги не были для наших предков истуканами в современном смысле этого слова. Это не было «слепое поклонение»; чтя своих богов, совершая обряды, древние понимали, что делали. Перед битвой русские воины клялись Перуном и Велесом – этой связкой, олицетворяющей кармический долг человека на земле. Клятва, преклонение колен, – жест приятия посылаемых Господом испытаний. Слепыми-то, получается, следует назвать нас, их потомков, утративших свои корни.
Не может не поражать масштабность мышления древних людей, образность их взгляда на Вселенную.
Марья Лебедь Белая. Сергей Соломко. Открытка 1910-х годов
Вернемся к есенинским «Ключам Марии», памятуя о том, что Марией Есенин называл душу:
«„Я не царь и не царский сын, – я пастух, а говорить меня научили звезды“, – пишет пророк Амос. Вот эти-то звезды – золотая книга странника – и вырастили наше вселенское символическое древо. Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством поняли его, развязав себя через пуп, как Гуатама. Они увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол туловища с ногами, обозначающими коренья, что мы есть чада древа, семья того вселенского дуба, под которым Авраам встречает св. троицу.
<…>
Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека»24.
В сознании древних людей вера и знание были слиты воедино, жизнь и творчество представляли гармоничное целое. Религиозные воззрения славян были неотделимы от астрологических знаний. Звезды были «золотыми фонариками», светившими в ночи и указывавшими путь. Религия и была Знанием, знанием Закона, знанием своей связи с Небом и своего происхождения, своих корней. Язычество ведь и есть: язык – народ – род – корень – исток. Язычество есть указание на наши истоки.
* * *
Заключая рассказ о Перуне, вспомним наполненное мистериальным смыслом предание о низвержении идола бога-громовника. В Новгороде, будучи сброшен в Волхов, Перун поплыл против течения – подобно Узлам, идущим против часовой стрелки. А проплывая мимо моста, соединяющего Софийскую и Торговую части города, он выбросил на мост палицу, вскричав: «Это оставляю вам в память мою!» Долгое время потом в память об этом молодые люди на том мосту побивали друг друга палками в день Перуна25.
Палица Перуна осталась с нами, мы не в силах побороть естественного хода вещей, Закона космического и земного, предписывающего нам изменять свою душу, стремясь к слиянию с Отцом своим небесным, со своим милым, завязавшим нам на память узелки, связывающие нас с Небом…
* * *
Глава вторая. Мать Сыра Земля
Культ Земли – богини-матери. – Обряд крещения. – Именины – праздник Матери Сырой Земли. – Значение корня «Мокошь». – Образ медведя. – Хлеб. – Миф о богине Деметре. – Смерть. – День памяти Параскевы Пятницы.