Приникнув к оконной раме, она завороженно смотрела на Грейс и на капитана. Со стороны было совершенно ясно, что Грейс балансирует на краю пропасти, однако сама мисс Флемминг, похоже, не замечала опасности.
Она кокетливо надула губки и проворковала:
– О нет, капитан, я не претендую на роль вашей матушки. Но зато могу развеять ваши горести.
Николас порывисто обнял Грейс и припал к ее губам.
Алана изумленно следила за ними, не понимая, что происходит. Она никогда раньше не видела такого, и этот обычай показался ей очень странным.
Интересно, что бы ощутила она, если бы Николас прикоснулся губами к ее губам? Алана поднесла палец ко рту, но тут же отдернула руку, смущенная предположением, что прикосновения врага были бы ей, наверное, приятны.
Николас отпустил мисс Флемминг. Она стояла, слегка пошатываясь, и глаза ее светились в темноте, как у кошки.
– Я знала, что это случится, – прерывисто дыша, прошептала Грейс. – Надеюсь, теперь вы меня не оттолкнете?
Но вместо нежных слов в ответ раздался презрительный смех.
– Не обольщайтесь на мой счет, мисс. Мне от женщин нужно только одно, а это вряд ли придется вам по душе. Ладно, будем считать, что вы получили то, зачем явились сюда. А теперь – живо в постель! И благодарите судьбу, что вам удалось легко отделаться. Выбросьте глупые фантазии из головы, мисс Флемминг. Мне не нужна ваша помощь. Я сам разберусь, если будет нужно. – Произнеся эти жестокие слова, капитан отвернулся от Грейс, давая понять, что он уже позабыл о случившемся.
Грейс попятилась:
– Гадкий!.. Какой же вы гадкий! Вы… вы пытались меня обольстить, унизить! Я вас ненавижу! О, как я вас ненавижу!
– Вот видите! – злорадно усмехнулся Николас. – А только что обожали. Как, право, непостоянно женское сердце! Теперь-то вы, надеюсь, понимаете, почему я не доверяю прекрасному полу?
Грейс ахнула и убежала.
Даже незнакомой с обычаями белых людей Алане было понятно, что мисс Флемминг страшно оскорблена. В сердце Аланы закралась жалость. Зачем Николас обидел девушку? Она, конечно, глупая, но все равно не следовало так над ней издеваться.
– А ты, я вижу, тоже не спишь, Синеглазка? – внезапно раздался в тишине голос Николаса.
Алана опешила. Как он мог угадать это имя? Ведь Синеглазкой называл ее дедушка!
Николас подошел к окну и сочувственно произнес:
– Наверное, мы с Грейс тебя разбудили, и ты стала свидетельницей небольшой драмы, разыгравшейся под окном.
Значит, он понял, что она подслушала их разговор!
Сейчас ей влетит…
Алана виновато съежилась, но Николас не собирался ее ругать.
– Это хорошо, что ты не понимаешь ни слова по-английски, Синеглазка, – проникновенно сказал он. – Никому другому я бы не признался, а тебе признаюсь: мне эти глупые особы проходу не дают. Одни хотят спасти мою душу, а другие – осчастливить. Как же они мне осточертели! Клянусь, еще не родилась та женщина, которая затащит меня под венец. И уж тем более тронет мое сердце!
На лице Аланы не дрогнул ни один мускул.
– Ох, и потрепали тебе нервы эти Флемминги, – продолжал Николас. – А все я виноват – подставил тебя под удар. Но что поделать? Меня такие ханжи приводят в бешенство, я становлюсь сам не свой, когда вижу их самодовольные физиономии и слышу напыщенные речи.
Алана готова была сквозь землю провалиться от стыда за свое притворство.
– Ты пока не подозреваешь, малютка, – вздохнул капитан, – но на свете много таких Флеммингов. И боюсь, в Ферфаксе с тобой обойдутся еще менее любезно.
Алана содрогнулась от ужаса, однако Николас решил, что ей холодно, и поспешил прикрыть окно, сказав на прощание:
– Ладно, будем надеяться, что твой отец не даст тебя в обиду.