Он чувствовал себя стариком, существом лет на тысячу старше того юного лейтенанта, который десять лет назад приехал служить в Персию в поисках удачи, приключений и денег. Нет, на благородные поступки он более не был способен. «Такие, как я, те, кто видит, как падают песчинки одна за другой в песочных часах жизни, не упустят момента. На беду свою, на славу или позор я родился таким, и я таков, каков есть» — так написал он в своем завещании, перед тем как покинуть свой пост в Калькутте.
Итак, ему ничего не оставалось, как быть верным своей природе… до тех пор, пока убийца не придет к нему. Он ни на миг не забывал об этом. Если Джапоника Фортнам оказалась не той, кого он ждал, то другой или другая все равно придут. И возможно, сегодня же. Последние песчинки падали на дно сосуда, зовущегося жизнью.
Див не брал в расчет те чувства, что испытывала женщина, делившая с ним постель. Он просто отрезал себя от мира и отдался тому, что предлагала эта ночь. Он пестовал каждое мгновение из отведенных на его долю.
Девушка лежала на спине, в той позе, в которой он оставил ее. Она сладко спала, и лицо ее было по-детски округлым и нежным. Красавицей она не было, но курносый нос, усыпанный веснушками, и крупный чувственный рот придавали лицу особое очарование. Его хотелось целовать еще и еще.
Какими сладкими и нежными были ее губы! Желание любить ее вновь было болезненно острым.
Див склонился над Джапоникой и поцеловал. Губы ее поддались, но когда он нежно коснулся ее груди, она вздрогнула. Даже во сне девушка инстинктивно сопротивлялась. Будь она в здравом рассудке, никогда бы не позволила случиться тому, что случилось. И будь Хинд-Див не тем, кем он был, он бы смилостивился над ней.
Но он был тем, кем он был. А Хинд-Див не знает жалости. Он берет то, что хочет. Он от души пьет из источника наслаждений и не делится с другими тем, что имеет. И вскоре ему предстоит вкусить от того, чего он никогда не вкушал.
Он любил ее с ленивой негой человека, который знает толк в наслаждении. Он желал ее с отчаянием обреченного и стремился извлечь все, что возможно, из этого мига. Он наслаждался сам и дарил наслаждение ей. Она отвечала ему страстью. Под покровом невинности таилась натура страстная и чувственная, и он превращал ее стоны в крики страсти. Они побывали в раю.
И когда он излил в нее свое семя, то прижал ее к себе и держал так крепко, что она невольно попыталась высвободиться. Но он не отпустил ее. Хинд-Див не знает пощады!
У него осталась только эта ночь, и ее он хотел провести в объятиях Джапоники Фортнам, в объятиях женщины, которая так никогда и не станет его невестой.
Джапоника проснулась от ощущения страха. Темнота душила ее. Разомкнуть тяжелые веки оказалось нелегко, но потом стало еще хуже. Сумрак рассеялся, но окружающее пространство закружилось, как в водовороте. Зрению она довериться не могла и понадеялась на осязание. Под ладонями ее были шелк и бархат. Она возлежала на расшитых шелком бархатных подушках. Джапоника протянула руку и наткнулась на что-то твердое. Это была обнаженная грудь мужчины.
— Ах, вот мы и проснулись.
Девушка в полном недоумении уставилась на разрисованное лицо Хинд-Дива.
Он лежал рядом, опираясь на локоть, и в глазах его были нежность и усмешка.
— Теперь ты кое-что узнала о мужчинах.
Он положил ладонь ей на живот, и, несколько потрясенная, она почувствовала, как жар его руки проникает сквозь голую кожу внутрь. Он поцеловал ее, не дав отстраниться, и поцелуй был краток и нежен.
— Я польщен твоим даром, бахия.
В панике она попыталась оттолкнуть его, но руки оказались предательски слабыми. Див прижал ее к себе, перевернулся и Джапоника оказалась над ним. Потом он грубо спихнул ее с кровати. Она упала на колени на ковер.
— Идите домой, мисс Фортнам.
Джапоника смотрела на него снизу вверх в немом ужасе.