Она всегда так делает, подумал Трей, чтобы любой мог оценить ее красивую грудь.
— Здравствуй, мой дорогой, ты выглядишь, — Валерия выдержала паузу, небрежно осмотрев с ног до головы высокую мускулистую фигуру Трея, одетого в костюм от лучшего портного, — просто прекрасно.
Сказано это было мурлыкающим, чуть вибрирующим тоном.
И хотя молодого человека подмывало сказать: «Валерия, дорогая, тебе не удастся съесть меня живым прямо здесь», однако Трей понимал, что это было бы уже чересчур, и поэтому он улыбнулся и произнес:
— Благодарю, да и ты великолепна, как всегда.
Темные волосы и белая кожа Валерии действительно изумительно оттенялись французским бархатом.
— Тебе понравились композиции Эрика, дорогая?
Девушка с гримасой разочарования махнула рукой, одетой в тонкую лайковую перчатку:
— Они все звучат примерно одинаково, разве не так?
Валерия воспринимала искусство только с точки зрения необходимости посещения концертов и вечеринок и находила на них более приятные для себя занятия, к примеру, разглядывание драгоценностей и туалетов присутствующих.
Светлые глаза Трея мгновенно расширились, выдавая изумление таким неприкрытым равнодушием, или, как он подумал чуть позже, полнейшим невежеством.
— Нет, моя дорогая, — ответил он голосом, в котором, несмотря на беззаботный тон, прозвучал гнев, — они звучат совершенно по-разному.
Валерия бросила на него быстрый взгляд, и ее подкрашенные ресницы дрогнули. Затем немного наклонив голову, что позволяло, как ей представлялось, выглядеть наиболее привлекательно, она решила переменить тему разговора, переведя его на себя.
— Ты не скучал по мне? — спросила она кокетливо с некоторым придыханием в голосе.
— Конечно, скучал. — Ожидаемый ею ответ прозвучал безо всяких усилий со стороны Трея. Он оторвался от стены и посмотрел поверх шляпки Валерии на людей, окруживших Сати у фортепиано.
— Когда я смогу вновь увидеться с тобой, мой дорогой? — спросила она медовым голосом и придвинулась на полшага ближе, так что Трей даже почувствовал ее запах.
— Позже, — уклончиво ответил он.
Трей пришел сюда повидать друга, а не флиртовать, поэтому он чуть отодвинулся назад и начал обходить Валерию.
Но она остановила его попытку уйти, подняв сложенный веер.
— Когда позже? — спросила Валерия, капризно надув губы.
— Валерия, дорогая, — сказал Трей с усмешкой, слегка коснувшись ее руки, — ты очаровательно дуешься, но я пришел сюда увидеть Эрика. Если хочешь, пойдем со мной и поговорим с ним.
— Он всего лишь второй пианист в парижском клубе, — в голосе Валерии сквозило неприкрытое пренебрежение: ее оценки основывались на деньгах, положении в обществе и одежде. — Он странный, этот Сати, и какой-то взъерошенный, типичная богема. У меня нет желания разговаривать с ним.
— Он замечательный композитор с богатым воображением, — сказал Трей, раздраженный ее неумным снобизмом. — Извини меня, — с этими словами он мягко отстранил Валерию и двинулся к Эрику.
Трей встретил Эрика Сати в Париже в прошлом году на концерте, и, когда он подошел к пианисту, чтобы выразить свое восхищение, они разговорились и неожиданно обнаружили много общих интересов. Оба родились в одном и том же месяце, были страстно увлечены фортепианной музыкой, ненавидели Вагнера, восхищались Шопеном и отвергали традиционные методы обучения.
Как пианист, Трей, по существу, был самоучкой, и поэтому его влекло к эксцентричному молодому композитору, представителю богемы, носившему летящий галстук, бархатную куртку и мягкую фетровую шляпу. В Париже они посещали клубы и кафе, потом за перно и бренди в квартире Трея обсуждали последние произведения Эрика.