Вот почему бытие и небытие друг друга порождают, трудное и легкое друг друга создают, короткое и длинное друг другом из меряются, высокое и низкое друг к другу тянутся, звуки и голоса друг с другом гармонируют, предыдущее и последующее друг за другом следуют. Вот почему мудрец действует недеянием и учит молчанием...
Я не стал изображать всезнайку и спросил прямо:
- Откуда это, мудрец?
- Книга "Дао дэ цзин", - кратко ответил Аллан. Самое удивительное - что мне этого хватило. Я успокоился и окончательно поверил в-"востокоманию" Аллана. Как будто офицеру 29-й легкой пехотной дивизии уставом запрещено увлекаться даосизмом и цитировать по памяти отдельные фрагменты из "Книги о Пути и Добродетели", приписываемой великому Лао-цзы.
...Я посмотрел на часы. До наступления темноты еще часа три. Как-нибудь дотяну, а там нужно будет решать, что делать с трупом.
Я еще и еще раз перебираю в памяти наши беседы с Алланом. Неужели у меня не возникало подозрений? Нет, честно признаюсь, не возникало. Он вел себя очень чисто - вплоть до разговора о Штутгарте. А вот на Штутгарте подорвался, словно на мине-ловушке. До сих пор не могу понять, как это у них произошло. Во всем остальном - безупречная подготовка, багамский москит носа не под точит, и вдруг - на тебе. Нагромождение нелепостей. Неужели они не знают, что я был в Штутгарте? Неужели в досье, собранном на меня, такие изъяны? Некрасиво, братцы. Непрофессионально. Нескладно...
Я сразу и не вспомнил, с чего это вдруг наш разговор перескочил на Штутгарт. Мы с Алланом вошли в гостиницу "Уильяме", зарегистрировались под чужими именами, получили ключи. Номер был средней руки. Впрочем, красиво жить мы не собирались. Наших соединенных капиталов едва хватало, чтобы, затаившись, прожить в Николс-Тауне несколько дней, а затем добраться морем до ближайшего безопасного пункта. Я мечтал попасть в кубинский порт Кайбарьен - до него по прямой, если двигаться строго на юг, менее полутораста миль. Аллан, как я теперь понимаю, мог помышлять только о Майями - это немногим больше ста миль на запад. В общем если бы мы не схватились в гостинице, то на катере, который мы собирались арендовать, в любом случае возникли бы определенные трения.
Итак, мы вошли в номер, заперли дверь, плюхнулись в кресла и только теперь смогли перевести дух. Наши глаза встретились, и мы расхохотались.
- Настоящий детектив! - восхитился Аллан.
- Голдстингер! - подхватил я, намекая одновременно на старый фильм про Джеймса Бонда и на ракету, которая чуть было не отправила нас на тот свет.
Аллан сначала не понял каламбура - или сделал вид, что не понял, - а потом закивал головой и согнулся в новом приступе хохота.
- Октощусси! - просипел он, давясь смехом, и выкинул в мою сторону правую руку со сжатым кулаком и оттопыренным вверх большим пальцем. Это, видимо, означало - отмочил так отмочил!
Теперь была моя очередь закатывать глаза и панибратски хлопать Аллана по плечу, одобряя ответный каламбур - не очень, правда, изящный: один из фильмов бессмертной "бондианы" назывался "Октопусси", и замена согласной в слоге с ударным "у" должна была, очевидно, служить намеком на мою фамилию - Щукин.
- Слушай, кто же все-таки эти деятели, а? - спросил он, отсмеявшись. - Сначала - ракета, потом - наш арест. Столько крови пролито... И Дадли уже нет... Сдается мне, главная фигура во всей этой истории - ты. То есть сначала ты гонялся за мной, а потом роли поменялись, и кто-то стал преследовать тебя. Так вот, что ты можешь сказать об этих "кто-то"?
Я молчал, соображая, надо ли мне рассказывать студенту университета Таллахасси Аллану Бетелу подробности деятельности Комитета вооружений.