Старший из братьев, Автандил, вспоминал, что впервые об этом услышал от отца в 1956 году, еще до начала сооружения Токтогульской ГЭС, когда ему было 14 лет.
Знание киргизского, русского, арабского, узбекского языков, доброта и бескорыстие в общении с людьми снискали отцу уважение всех тех, с кем ему довелось жить и работать в Токтогуле, Джалал-Абаде или Сузакском районе. Местные жители, получавшие почтовые сообщения из Мекки на арабском языке, неизменно обращались за помощью с переводом и ответом на письма к отцу, да и почерк у отца был каллиграфический, безупречный. Не случайно, его стали уважительно называть Ходжа-ака.
Некоторое время он учился и работал в Узбекистане. Отец хорошо знал не только язык, но и культуру, обычаи и традиции соседнего народа. На всю жизнь отец сохранял уважительное отношение к узбекам, отмечал их трудолюбие, любовь к земле, почитание старости и нежность к детям.
Знаток нескольких языков, человек, которому довелось с ранних лет учиться и тесно общаться с кыргызскими, русскими, узбекскими, татарскими педагогами, отец с раннего возраста впитал в себя искреннее уважение к различным этническим группам и другим верованиям. Видимо, это сыграло немалую роль в том, что после смерти первой жены он вторично женился на русской девушке Марии Дятловой.
II
Дед ее, Василий Иоаникович, был владельцем красильной мануфактуры в Москве, о чем свидетельствует запись в книге учета жителей города Москвы за 1905 год, имел собственный дом. Один из его сыновей, Никита, будущий отец моей мамы, участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов, защищал Порт-Артур. Имя его занесено в Книгу Почета. После войны он служил в Московской жандармерии. В книге записей за 1913 год значится, что сотрудник 3-го полицейского участка мещанского околотка Дятлов Никита Васильевич неоднократно награждался денежными поощрениями.
После Октябрьской революции, опасаясь преследований большевиков, он затерялся на бескрайних просторах России. Осел он с женой Анастасией Ивановной в селе Котел, Керенского района, Пензенской губернии, где в феврале 1922 года родилась дочь, которую нарекли при крещении Марией. К тому времени у них уже было три сына: Петр, Николай и Михаил.
Опасаясь за жизнь мужа, Анастасия уничтожила все фотографии, где Никита был снят в жандармской форме с царскими наградами. Боялся за жизнь близких и сам глава семьи, поэтому выбрал дом для проживания, из окна которого была хорошо видна проселочная дорога, связывающая село с уездным центром. Постоянно ожидая ареста, он наблюдал за дорогой, и, едва заметив что-либо подозрительное, покидал дом. Когда стали создаваться колхозы, семье Дятловых в приеме отказали. Так они стали единоличниками. Братья Марии росли крепкими, трудолюбивыми, умеющими постоять за себя. В те годы одной из распространенных забав молодежи были кулачные бои – стенка на стенку, село на село. Физически очень сильного и отчаянного Петра побаивались многие. В труде братья также не уступали никому. Семья была дружная, крепкая, и потому жили они зажиточнее других. За крепкое хозяйство односельчане окрестили их Купцовыми. Под этим именем и были они известны на всю округу, а еще они прославились тем, что в доме была единственная в селе и его окрестностях ручная швейная машинка «Зингер», привезенная из Москвы. Ее приходилось оберегать зорче глаза, перепрятывать во время обысков, даже опускать на дно ближайшего водоема. Продукция американской компании Zinger была известна во всем мире, в том числе в России. Подольский механический завод наладил их производство еще до революции. Машинка эта, сколько себя помню, всегда была в нашей семье. Не могу себе представить, как мама могла ее привезти из села Пензенской губернии. Мы с интересом рассматривали замысловатые цветные узоры на черном лакированном корпусе, ажурный орнамент, которым были щедро украшены металлические детали. Дотрагиваться к ней нам было запрещено, это была большая ценность, ею мама обшивала детей, чинила одежду.
Представители комитета бедноты, созданные декретами ВЦИК и Совнаркома во второй половине 1918 года, с целью практической реализации политики «военного коммунизма» в сельской местности, постоянно наведывались в ненавистную семью единоличников. А когда в стране началась кампания борьбы с кулачеством, сформулированная Сталиным «ликвидация кулачества как класса», начали отбирать у них имущество и инвентарь. Братья не подчинились Советской власти и во время экспроприации оказали ожесточенное сопротивление новому строю.
В Пензенской области в 1920-е годы почти все хутора были уничтожены крестьянами – сторонниками общего землепользования. С 1930 года начался процесс массового бегства жителей сельской местности.
Семья моей матери покинула село Котел, и братья скрывались чуть ли не до начала Великой Отечественной войны. Правда, самый старший, Петр, успел прихватить и финскую кампанию. Средний, Николай, служил в артиллерийском полку Прибалтийского фронта, дважды был ранен, награжден медалью «За отвагу». Младший, Михаил, воевал в войсках второго Белорусского фронта, был тоже награжден. С фронта он вернулся тяжело больным, разыскал младшую сестру Марию в Джалал-Абаде и благодаря ей 8 месяцев лечился в противотуберкулезном диспансере у известного доктора Рейнгольда Бауэра. Врач давал больному необходимые лекарства, соседние бабушки приносили собачий жир, заставляли его есть алоэ, сваренное с медом, однако ничего не помогло. Он вскоре умер.
Несколько десятилетий спустя, когда вырастут дети Марии и Кожомжара, когда жизнь войдет в нормальное русло, самый младший из пяти сыновей, Сергей, отправится на родину матери, чтобы разыскать кого-нибудь из ее родных или хотя бы тех, кто их помнил.
Провожая его в дорогу, мать напутствовала: «Запомни, сынок, нас в селе знали больше как Купцовых, а в 1938 году, когда я уехала, председателем колхоза был Шачников, и у него была дочь Надя. Она была моей подругой».
Вот с такими сведениями и оказался Сергей на полустанке «Пачелма». Это была самая близкая железнодорожная станция от села Залесская ферма. Однако на месте, где некогда была деревня, сохранились лишь остовы печных труб бывших строений, трухлявые пни некогда цветущих садов да покосившиеся могильные кресты. Решением Пензенского облисполкома от мая 1988 года деревня была исключена из учета данных, как населенный пункт, из которого выехали все жители.
Сергею удалось разыскать бывших сельчан, кто знал и помнил мать и ее родственников, но где искать Надежду Шачникову, они не знали. Помог случай. Попутная машина, на которой он возвращался к железнодорожной станции, проезжала мимо картофельного поля, на котором работала женщина средних лет.
Попросил водителя остановиться, подошел к ней и спросил, не знакомо ли ей имя Надежды Шачниковой?
– Как же не знать, – ответила она.
– Ведь я ее внучка.
Оказалось, что Надя живет в селе Ломово, райцентре одноименного района. Именно она проводила в последний путь Михаила. Сводила гостя на кладбище, показала могилу его дяди.
Прощаясь, сын выполнил наказ матери, передал ее подруге достаточную сумму денег.
Она наотрез отказалась их брать, но он пояснил, что его мать хоть таким образом желает отблагодарить свою давнюю землячку за то, что она ухаживала за ее больным братом, похоронила его, устроила поминки.
К тому времени от большой, зажиточной семьи никого уже не осталось.
Пора было возвращаться обратно, когда на полустанке «Пачелма», где пришлось ожидать поезд «Пенза-Москва», к нему подошел старик. Как выяснилось, его привлекла азиатская внешность ожидающего.
Сам он когда-то жил в Казахстане, вот и захотелось узнать, уж не из тех ли мест этот молодой человек? Пришлось рассказать, что приехал он навестить места, где родилась и жила его мама, назвал имя и фамилию.
– Что-то не припомню такую, – засомневался старик.
– А Купцовых помните?
– Как же не помнить? Ведь с Петром мы воевали вместе в финскую, хорошо знал и других братьев, лихие были ребята.