Вас так поразила «Мона Лиза», что вы простояли перед ней целый час. Вы путешествовали по Греции, не так ли?
– Да. Видел и Парфенон, и Эрехтейон. Чувство времени там просто подавляет.
– Почему подавляет? – Она на секунду остановилась.
– Возможно, это неправильное слово. – Он покачал головой, а потом снова замер. С ней так легко было разговаривать. – Я не могу это объяснить. Я знаю, что они символы культуры и образования, а я рядом с ними чувствовал себя таким маленьким. Незначительным.
– Небольшая кочка на дороге человечества? Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее.
– Вы опять хотите меня оскорбить? Кэролайн залилась краской.
– Нет, что вы. Я иногда чувствую себя именно так, когда читаю Аристотеля, Платона и даже Шекспира. Я высоко ценю их знания и их искусство, но это заставляет меня посмотреть в глубь себя. Иногда я думаю, есть ли во мне хотя бы малая частица, равная этому величию.
Она попросила его принять прежнюю позу.
– Точно. Я попытался объяснить брату, что чувствовал в Греции, а он ответил, что я, наверное, съел протухший сыр.
– А вы пытались объяснить ему по-настоящему?
– Не очень. Шей не понимает моего тяготения к искусству. Он ценит во мне совсем другое. Например, я знаю, где в Лондоне находится ресторан, в котором лучше всего жарят фазанов.
– Разве нельзя хорошо знать и то и другое?
Господи! Теперь она напоминает ему Мельбурна, который пытался его убедить, что надо наметить цель и стремиться к ней. Теперь она, верно, думает, что может и дальше его критиковать.
– Не знаю. Никогда даже не пытался.
– А мне кажется, что это не так. Я ведь знаю и ваше мнение о Парфеноне, и о жареных фазанах.
– Спасибо за комплимент, но это лишнее.
Пока они разговаривали, она положила карандаш и взяла кисть. Закери очень хотелось посмотреть, что у нее получается, но он и так оказался причиной задержки. Его нога, стоящая на колонне, начала затекать, но он не обращал на это внимания.
– Вы можете немного пройтись по поляне, если хотите размяться, – наконец предложила она.
Слава Богу! Он поиграл плечами и поставил ногу на землю.
– Можно посмотреть?
– Пока смотреть особо не на что, но если хотите… Кэролайн не смутило, что кто-то будет заглядывать ей через плечо, да он этого и не ожидал. Она была профессионалом и по праву гордилась своим умением.
Он увидел бледные очертания своей фигуры – одна нога согнута, другая опирается на карандашную линию, правая рука на бедре, левая – в кармане. Голова слегка очерчена. Написаны лишь волосы – темные с золотистыми бликами солнца над висками. Несколькими мазками были обозначены линия плеча и прямая нога.
Вокруг были руины, на заднем плане слева был берег пруда, а за правым плечом – нарисованное карандашом стадо.
– Выглядит так, будто я хозяин своих владений, – заметил он. – Или, скорее, владений вашего отца.
– Именно этого я и добивалась. Передать вашу уверенность и раскрепощенность. Ваш аристократизм.
Настала его очередь краснеть. Кэролайн, возможно, видела его недостатки даже лучше, чем он сам, и все же не поскупилась на комплименты. Она все-таки нашла в нем что-то, чем можно было восхищаться, и не постеснялась сказать это вслух. Закери откашлялся и стал рассматривать фон. Одна корова особенно привлекла его внимание.
– Это же новая корова вашего отца, не так ли? Та, которой вы дали кличку Димидиус.
– Да. Я решила, что папе понравится, что она будет на картине.
– Она и вправду дает в два раза больше молока, чем обычная корова?
Девушка пожала плечами.
– Вроде бы да. И хорошего качества. Из него получаются хорошие сливки и масло. У нее смирный нрав, и она любит яблоки.
Кэролайн обернулась, положила кисть и немного потянула за галстук.
– Я могу позвать камердинера, если вы предпочитаете другой узел.
– Нет.