– Но, папа, у нас рас…
– Я сказал – в покое, – с необычной для него строгостью повторил отец. – Вы можете докучать ему столько, сколько он сможет выдержать, во время ленча, обеда и по вечерам, но пока освещение позволяет Кэролайн писать портрет, старайтесь не попадаться ей на глаза.
– Да, папа, – сказала Энн, ткнув локтем Грейс. Сестры немного поспорили, но потом все же согласились с отцом.
– На самом деле я обещал Кэролайн позировать сегодня вечером, чтобы она могла восстановить некоторые испорченные наброски, а потом я займусь дрессировкой Гарольда. И мне надо поговорить с тетей Тремейн наедине.
Кэролайн услышала в его голосе нехарактерную для него серьезность. Однако не была уверена, что и остальные ее услышали. Они все еще пребывали в унынии от того, что их лишили радости общения с вернувшимся Закери, и, верно, не заметили бы, если бы в доме снесло крышу.
– Я могу чем-то помочь? – спросила она.
– Мне нужно всего двадцать минут. – Холодные серые глаза были устремлены на нее.
– Разумеется.
– Хорошо. – Он положил салфетку и встал. – Прошу меня извинить. Передайте мою благодарность кухарке за прекрасно приготовленную рыбу. Я такой еще никогда не ел.
Леди Глэдис тоже встала и последовала за племянником.
– Увидимся утром, девочки, мистер Уитфелд.
– Спокойной ночи, Глэдис, – ответила Салли.
– Спокойной ночи, – тихо повторила Кэролайн. Эта ночь будет самой длинной в ее жизни.
– Мы не собираемся сбежать в полночь, не так ли? – Тетя Тремейн села на свое обычное место – в кресло у окна – и положила распухшую ногу на низкую скамеечку. Она попросила принести ей чаю, но у нее было смутное предчувствие, что к тому времени, когда Закери выскажет ей все, что у него накопилось, ей потребуется что-нибудь покрепче.
– Ты слышала что-нибудь о моем споре с Кэролайн? – начал Закери, медленно прохаживаясь по комнате.
– Я слышала истерические крики и что-то насчет удобрений. После этого я ушла.
Она ожидала, что он, по своему обыкновению, улыбнется, но он оставался серьезным.
– Ты веришь, что я пойду в армию?
– Если только Мельбурн не будет против. Он остановился перед ней.
– Насколько я понимаю, вы все рассчитываете на то, что Мельбурну ничего не придется делать. Вы продержите меня пару месяцев где-то подальше от Лондона, и я забуду о своих планах или найду себе какое-либо другое занятие. Я прав?
Пару недель назад леди Глэдис сказала бы что-нибудь остроумное и переменила тему. Однако перед ней был не тот Закери, к которому она привыкла. И этот новый Закери хочет знать правду. Более того, он был готов эту правду выслушать.
– Ты прав. Моя подагра не выдумка, но она дала нам предлог, которым мы с твоим братом воспользовались.
Закери кивнул.
– Я хочу остаться здесь до конца месяца.
Она попыталась не показать, что удивлена. Всего три часа назад он хотел бросить ее здесь и уехать в Бат.
– Закери, что бы ни сказала Каро, тебе нечего стыдиться и не о чем сожалеть. Ты прекрасный молодой человек. Тебя любят, ты добрый, обая…
– Я все это знаю, – прервал он тетю, скорчив гримасу. – Такова моя роль в семье.
– Что ты сказал?
– Ты знаешь, что Себастьян – скучный и неулыбчивый, Шарлемань – упрямый и амбициозный, Нелл – непокорная и умная, а я – обаятельный и покладистый.
– И что в этом плохого?
– Это не слишком вдохновляет, если задуматься о жизни. Мне хочется заняться чем-то по-настоящему интересным, иметь цель в жизни, тетя. Но я не знаю, что это могло бы быть.
– Тебе двадцать четыре, Закери. У тебя еще не может быть ответов на все вопросы.
– Но ты согласилась с тем определением, которое я сам себе дал, не так ли?
– Я думала, что твое утверждение было риторическим.
Дворецкий принес чай, и Закери поставил поднос рядом с креслом тети.