Я буду рад, если вы и впредь будете такой же откровенной, Каро… мисс Уитфелд.
Возможно, в этом был смысл. Критика других людей, по-видимому, никогда его не трогала. А если и задевала, он приспосабливался, чтобы снова умиротворить их. Но теперь она будет одновременно и прямой, и дипломатичной. Она будет говорить ему все, что думает, особенно о нем – и хорошее и плохое.
– В таком случае скажите, зачем вы натравили моих сестер на Мартина Уильямса?
Он, видимо, ожидал этого вопроса.
– Затем, что мне кажется, они хотят выйти замуж.
– А себя вы отводите.
– Разве я мог начать ухаживать за одной из них и не вызвать кровопролития?
– А вы стали бы ухаживать за одной из них?
– Я собираюсь стать офицером, а не жениться.
Ему удалось выкрутиться и не оскорбить основательно разбавленную аристократическую кровь Уитфелдов. Иногда ей приходило в голову, а не с гнильцой ли он? Он был страстным, мог сочувствовать, но где его энергия, где сила характера? Он когда-нибудь сердится? Хочет чего-нибудь так, что готов за это драться? Она сомневалась, что такие вопросы вообще приходили ему в голову или что у него были на них ответы.
– Вы уже рассказывали о своих планах. – Она заметила, как много гостей наблюдает за ними – или, скорее, за ним. – Почему вы их отложили?
– Мой брат попросил меня сопровождать тетю в Бат.
Она решила не упоминать о том, что Троубридж определенно не Бат.
– Но у вас есть еще брат, ведь так?
– Мельбурн попросил меня. Кроме того, вы не захотели бы писать портрет Шарлеманя.
– Почему?
– Потому что я красивее и не такой упрямый. И поскольку мы обмениваемся вопросами – почему ваша мать представила мне лорда и леди Иде и сказала при этом, что они предлагают вам место гувернантки? Значит, ему известен ее самый страшный кошмар.
– Потому что они предложили.
– Я думал, что все в Уилтшире знают, что вы собираетесь уехать в Вену.
– Лорд и леди Иде немного эксцентричны.
– Это я заметил.
– Мы пытаемся им подыгрывать.
Хотя он просил быть с ним откровенной, она не намеревалась говорить, насколько его согласие позировать было для нее важным. Он и без того имеет над ней слишком большую власть.
– Кэролайн?
– Простите. Я как раз подумала о том, что мне хотелось бы начать писать портрет завтра.
– Я хотел спросить. Если вы должны написать портрет именно аристократа, почему вы не выбрали лорда Идса?
Кэролайн скорчила гримасу.
– Я уже писала его портрет. Даже их с леди Иде двойной портрет. Мне не хочется, чтобы студия решала принимать меня или нет на основании портрета графа и графини Иде в костюмах Антония и Клеопатры.
– Хотел бы я посмотреть на этот портрет, – рассмеялся Закери.
– Думаю, они будут очень рады пригласить вас на обед.
– Они уже пригласили. Вы свободны завтра вечером? Полагаю, они с этим справятся.
– Вы хотите пригласить меня? – почти крикнула она. – Я не имела в виду, что я поеду с вами…
– Вы возражаете против того, чтобы нанести визит Идсам, или вы против того, чтобы сопровождать к ним Меня?
– Ни то и ни другое. У меня осталось всего восемь дней для того, чтобы написать портрет и отправить его в Вену. У меня нет времени ни на визиты, ни на танцы!
Это восклицание было хорошим поводом закончить беседу. Она попыталась вырваться, но он ее не отпускал.
– Раз вы уже здесь, мы можем дотанцевать этот вальс, Кэролайн.
– О! Хорошо.
Он посмотрел на нее, и она снова ощутила его внутреннюю чувственность, скрывающуюся под маской непринужденности. Закери Гриффин обычно получал то, что хотел. И независимо от того, какова сейчас была его цель, он не сводил с нее глаз, и по ее спине разлилось тепло.
Почему он так на нее действует? Ведь он только средство достижения цели. Ей нужно было его лицо для того, чтобы попасть в Вену.