— Неужели у вас тут нет конюхов, в конце концов?!
Таунсенд выпрямился с видом оскорбленного достоинства.
— У нас ограниченное количество слуг, сэр. Я полагаю, что все конюхи в данный момент заняты.
Он отпустил поводья, медленно поднялся по ступенькам и скрылся за двойной дверью, не оглянувшись.
В конце концов Жак ловко спрыгнул на землю, успокоил Босвика и держал его за уздечку, пока наконец Джереми не слез с коня. Джентльмены пристально посмотрели друг на друга.
— О Боже, я начинаю думать, что он там давно умер! — воскликнул Джереми и оглянулся на закрытую дверь.
Жак только пожал плечами, передавая поводья обоих коней конюху, который неожиданно появился из конюшни.
— Прошу прощения, сэр, — сказал тот, снял с головы кепку и, слегка поклонившись, принял поводья у Жака.
При взгляде на Босвика, которому явно больше подходило имя Гром, с перепачканных белым губ конюха рвался восхищенный вздох. Конюх был весь обрызган белой краской, и казалось, что он только что попал под сильный снегопад.
— Граф приказал нам подновить окраску ограды, — объяснил он, заметив обращенные в его сторону удивленные взгляды. — Руки отваливаются от этой работы.
Конюх поклонился и повел коней прочь, втихомолку восхищаясь Громом, одним из лучших чистокровных жеребцов графа.
Таунсенда в холле не оказалось. Навстречу им попалась лишь Абигейль, которая после строгой нотации экономки уже не кланялась постоянно.
Двое вошедших были обычными, слегка уставшими с дороги людьми. Девушка улыбнулась более молодому, но заинтересовал ее тот, что был постарше. Была в его глазах затаенная боль человека, которому пришлось долго жить под грузом непростых обстоятельств. Она подарила ему особую улыбку, надеясь, что ямочки на ее щеках, как обычно в таких случаях, вызовут желание улыбнуться в ответ. Но на этот раз, к ее удивлению, верное средство не подействовало. Мужчина быстро кивнул в ответ и надменно осведомился, где хозяин. В дверь библиотеки, куда их направила горничная, постучался только Жак. Джереми в этот момент уже поднимался по лестнице к комнате, в которой надеялся обрести настоящую постель и очаг, а затем попросить принести теплой воды и так необходимое сейчас виски. Услышав приглашение войти, Жак открыл дверь и направился к графу, поднявшемуся ему навстречу.
— Жак! — с искренней радостью приветствовал его хозяин. — Боже, как же я рад видеть тебя, старина!
— Твое рвение к работе даже в изгнании не уменьшилось — легким светским тоном произнес гость, взглянув на заваленный бумагами стол, из-за которого поднялся граф.
— Порой мне кажется, что я работаю от отчаяния, а не из трудолюбия, дружище. Это единственное, что помогает отвлечься от постоянного плача ребенка, у которого режутся зубы, и от чар появившейся здесь феи, которая заставила меня поверить в чудеса.
— Феей, полагаю, ты именуешь мисс Кэтрин?
— Моя матушка опять поторопилась все рассказать! — Жак в ответ кивнул, что вызвало у графа печальную улыбку.
— Ей надо было самой приехать в деревню, именно так бы сделали другие матери, — сказал он.
Жак лишь улыбнулся в ответ.
Обоим было отлично известно, что в отношении своих детей Мириам Латтимор придерживалась собственных особых правил. Ее сын, наследный граф Монкриф, глава всего семейства, утроивший их состояние, оставался для нее ребенком. И хотя в последнее время Фрэдди иногда казалось, что мать начала понимать, что он не мальчик в коротких штанишках, а тридцатичетырехлетний мужчина, он понимал, что это ненадолго.
— Я знаю, что матушка ничего не делает просто так. Что она затевает? — спросил хозяин, указывая рукой на стул.
Гость, улыбнувшись, сел. Наедине с графом Жак Рабиле позволял себе отбросить ту настороженность, которая всегда присутствовала в общении с другими.