- Идем, поглядишь, какая тебе предстоит работенка, - добродушно сказал Кадфаэль, воткнул лопату в землю и повел нового помощника по окруженному забором саду, показывая ему овощные грядки, травы, которые наполняли воздух пьянящими ароматами, рыбные пруды и гороховые поля, спускавшиеся почти к самому ручью. С полей, которые были засеяны первыми, уже убрали урожай, и только высохшие стебли желтели под солнечными лучами. На тех же, что были засеяны позднее, стручки уже налились полновесным горохом.
- Все это нам надо собрать сегодня и завтра, а то при такой жаре стручки могут и за день усохнуть. А с тех полей, где горох уже собран, нужно убрать сухие стебли. Возьмись-ка для начала за это, вместо меня. Ты их не выдергивай, срезай серпом, только поближе к земле. А корни мы запашем - это славное удобрение, - говорил Кадфаэль приветливо и непринужденно, чтобы отроку было легче освоиться в новой, непривычной обстановке. Сколько лет тебе, Годрик?
- Семнадцать, - отозвался юноша хрипловатым голосом.
Если и семнадцать, - подумал Кадфаэль, - то, верно, совсем недавно стукнуло. А землица здесь тяжелая, пусть пока займется чем полегче, а там видно будет.
- Усердия мне не занимать, - промолвил Годрик, словно угадав мысли Кадфаэля и слегка обидевшись на него. - Я многого не знаю, но буду делать все, что ты велишь.
- Значит, так тому и быть: начни-ка с гороха. Сухие стебли сваливай в кучу в сторонке - из них выйдет хорошая подстилка для хлева. А корни пусть отправляются обратно в землю.
- Словно люди, - неожиданно сказал Годрик.
- Да, как люди, - отозвался Кадфаэль.
Слишком много народу преждевременно уходило в землю теперь, во время братоубийственной войны. Монах приметил, что отрок почти непроизвольно повернул голову и неотрывно смотрит через сад и крыши аббатства - туда, где в облаке дыма высятся выщербленные стены замка.
- У тебя там родня, а, малый? - участливо спросил Кадфаэль.
- Нет, - торопливо ответил юноша, - но я не могу не думать о защитниках замка. В городе поговаривают, что он долго не продержится падет не сегодня-завтра. А ведь они там, конечно же, стоят за правое дело! Перед смертью король Генри заставил своих баронов признать императрицу Матильду наследницей английского престола, и все они присягнули ей на верность. Она была единственным его ребенком, оставшимся в живых, - и она должна стать королевой. И тем не менее, когда граф Стефан, ее кузен, самочинно короновался, многие лорды примирились с этим и забыли о своих клятвах. Разве это справедливо? По-моему, правы те, кто сохранил верность императрице. Как можно оправдать измену? И чем можно оправдать притязания графа Стефана ?
- Оправдать - пожалуй, не то слово, - отозвался Кадфаэль. - Да только среди лордов немало таких, кто считает, что лучше, чтобы правил мужчина, а не женщина, и, по правде говоря, их больше, чем тех, кто придерживается противоположного мнения. Ну а коли нужен мужчина, то Стефан не хуже любого другого. Ведь он внук короля Вильгельма, так же как и Матильда.
- Но он не был сыном последнего короля, и если в его жилах и течет кровь Вильгельма, то благодаря его матери, а она была женщиной - так же, как и Матильда. В чем же тут разница?
Сначала юноша говорил сдержанно, но потом увлекся, и голос его зазвучал звонко и страстно:
- На самом-то деле вся разница в том, что Стефан устремился сюда и захватил трон, тогда как императрица оставалась далеко, в Нормандии, и не ждала беды.